Одернул куртку и под гиканья и гогот пошел за вертухаем в комнату свиданий. А ноги-то дрожат, натурально дрожат. Болячка на губе, которая с утра казалась совсем небольшой, кажется, вспухла так, что скоро голову перевесит. Волосы нужно оправить, хотя было бы что оправлять. Попробуем смутить ее пронзительным взглядом. Сесть напротив нее и смотреть долго-долго, не говоря ни слова и не отводя глаз. Мол, убит твоей красотой, милая. Да что там, он и правда может умереть от ее прелестей, сколько он уже живой женщины не видел? Что уж говорить, сюрприз она ему сделала на славу. Но все равно придется попенять ей, чтобы больше так не делала.

Может быть, глаза у него в тюрьме немного и сдали, но в том, что он не узнал ее с первой секунды, не их вина. Прежде всего бросились в глаза светлые, завитые в небрежные пружинки локоны, симметрично уложенные по обе стороны пробора. Потом постукивающие по столу аккуратные бледно-розовые ногти. Потом только взгляд охватил ее целиком. Повзрослела. Не в том смысле, что состарилась или морщинки появились, а повзрослела внутренне. Когда возраст в глазах. Глаза у нее прежде были любопытно-веселые, наивные. Все, что ей было непонятно, казалось ей приятным сюрпризом, на все она готова была взглянуть с восхищением. Теперь же он видел настороженные, оценивающие глаза. Хотя какого взгляда он ждал после того, что между ними произошло? На ней было что-то светлое, даже на вид мягкое, вероятно, дорогое. Серьги покойно висели маленькими жемчужными гирьками. Губы она тоже намазала чем-то деликатно-бледным. «Она как невеста», — почему-то пришло ему в голову. Это из-за ее нового колера. Вся она теперь какая-то перламутровая, нежная, едва ли не бесцветная. Разве была у нее такая белая кожа? Она вводит его в заблуждение этими своими светлыми красками или он стал ее забывать? С носом явно поработали врачи. Исчезла едва заметная горбинка, которая вкупе с черными волосами придавала ей цыганистости. Где ее боевой дерзкий вид? Где губы, всегда напряженные из-за того, что им не терпится улыбнуться? Эта хрупкость, чуть ли не слабость — откуда все это? Неужели одна только светлая одежда и волосы способны сделать из боевой девчонки царевну Несмеяну? Нет, что-то поменялось внутри ее. Изменения ей идут, спору нет, но, продвинувшись на шкале красоты, Вика потеряла какую-то часть себя. Очень важную часть. Сменила масть с роковых пик на червы, а то и на бубны.

Он очень долго мечтал, что настанет, наконец, день, когда откроется дверь и выкрикнут его имя. «Длительное, — скажут, — тебе положено». А он зайдет в комнату свиданий и увидит там Вику, нервно поправляющую волосы цвета воронова крыла. Она вскинет на него глаза, и в ее взгляде будет раскаяние и робость. Сначала мечта и мечтой-то не была, а прямо наваждением каким-то. Когда его закрыли, ему каждую минуту мерещилось, что вот сейчас Вика приедет к нему. Просто пока что она не может бросить Кирилла, которому плохо. Врачи наверняка гоняют ее за лекарствами, в больницах вечно не хватает препаратов. Кирилл поправлялся, об этом он узнал от адвоката, а Вика все не приезжала. Но он заставлял себя верить, что у нее на это есть важные причины. Можно, например, думать, что ее мучает совесть, и она боится посмотреть ему в глаза. А что, вполне правдоподобно.

На суде он увидел Вику, она была с ног до головы в черном и так робела, что можно было подумать, что судят ее. Но то была встреча вынужденная, к тому же они не сказали друг другу ни слова.

Когда до этапа оставалось всего неделя, он мечтал особенно яростно. Казалось бы, он заслуживает некоторого внимания, Вика могла бы сказать: «Спасибо, что промолчал об истинных причинах своего преступления». Лучше бы такие мечты заставляли сдавать на хранение вместе с остальными личными вещами, но, увы, отобрать их у него никто не мог. Не дождавшись Вику, он отправился в колонию общего режима и стал считать дни, как все.

Он мечтал, когда на то не было уже никаких оснований. Уже ни раскаяние ее ему не было нужно, ни слезы. Да пусть даже проклянет, лишь бы дала себя увидеть. Еще долго он тешил себя: «Ей просто нужно время, чтобы прийти в себя». В глубине души он продолжал верить, что она сжалится и в один прекрасный день все-таки его навестит. Мечта понемногу чахла, истончалась и, наконец, умерла. Момент ее полного угасания остался для него незамеченным, так мало под конец от нее осталось.

Тихо взвыло в трубах отопления. Вика вздрогнула. Наконец улыбнулась — из перламутровой ракушки проступила на миг прежняя чернобровая Вика. Улыбка была неопределенная. Она приветствовала старого… знакомого? друга? любовника? убийцу? Возможно, она сама еще не решила. Гирьки в ушах качнулись, украшение на шее блеснуло.

Он вспомнил, что сам выглядит непрезентабельно, убого. Весь в черном, с почти лысой головой, которая, как выяснилось после бритья, у него вовсе не изящной формы, стоит перед этой белоснежкой и пучит на нее, как дебил, красные от недосыпа глаза. Еще и нашлепка на губе наверняка притягивает взгляд, как цветок в петлице. Ну, и где твой смущающий взгляд? Что ж ты не схватишь ее за руку и не покроешь кисть поцелуями, от которых у нее дыхание перехватит? Слабо? Ну то-то. Не пусти от страха струю в штаны. С ужасом понял вдруг, что звук, который он принял за гудение воздуха в трубах, издают его собственные кишки. У него урчит в животе, как у труса при виде шприца! Мило, если она расслышала. Сел на стул по другую сторону стола, руки сунул в карманы, сжал кулаки.

— Я не предупредила, что приеду. — Слава богу, голос у нее все тот же. — Не была уверена, что ты захочешь меня видеть.

Еле удержался от того, чтобы прыснуть. Не начинается ли у него истерика? Не съехал ли он тут окончательно с катушек?

Руки она сцепила перед собой на столе. Этот лак перламутровый, он гипнотический, что ли? Взгляд не оторвать. Вроде и не очень нравится, а смотришь. Она всегда любила кроваво-красный лак. И в тон к нему помаду, над чем потешались его друзья.

— Ты хорошо выглядишь, — сказала вдруг она.

Вот так сюрприз! Издевается, что ли?

— Занимаешься спортом?

Ах вот она о чем. Он действительно от безделья часто наведывается в качалку. Хотя сам в себе особых изменений не констатировал. Выходит, заметно. Да не молчи же ты, скажи хоть что-нибудь. И он выдавил:

— Да, качаюсь иногда.

— Ты написал свой роман?

— Нет. Все как-то руки не доходят…

— И чем ты тут так сильно занят?

Он наконец поинтересовался:

— Как ты сюда добиралась?

Чтобы не разрушить безумную надежду, он не рискнул спросить: «Зачем ты приехала?» А «Как добралась?» — вполне нейтрально.

— Поездом, как еще, — вздохнула она и добавила: — И да, Кирилл не знает.

Значит, брат ее не подсылал. Правда ли это? Скорее всего, да. Хотя с чего он взял, что умеет различить, когда она говорит правду, а когда нет?

— Ты получила длительное свидание? — Его вопрос следовало понимать как «Зачем тебе длительное свидание?», но она принялась объяснять, чего ей это стоило:

— Это несложно. Заплатить пришлось совсем немного… — Она взмахнула рукой со своим перламутровым маникюром.