То, о чем она сейчас скажет, на суде она, конечно, не произнесла. Зла она никому не желает. С Кириллом она тоже никогда об этом не заговаривала, чтобы не будить в нем зверя. Но это важно для нее лично. Она бы никогда не брала серьезно в расчет слова Кирилла «Ты дура и просто плохо знаешь своего Андрея». Но это открытие действительно заставило ее усомниться в том, что она Андрея знает.

Еще долго после того дня она искренне была уверена, что Андрей действовал в состоянии аффекта. Поддался порыву. И только когда она немного успокоилась, правда наконец выкатилась из тумана, круглая и яркая, как тот апельсин. Андрей хоть и был в шоке, но от кое-какого позерства не удержался. Он зашел в комнату — уже зная, что его там ждет, — но все равно решил эффектно предварить свое появление на сцене метанием апельсина. Апельсин был — брошенный упрек. «Ты так капризничала, милая, так укоряла меня, что я не выдержал. Бросил важную работу и поехал за фруктами, чтобы бросить их к твоим ногам. Так получай. И своего братца не забудь угостить». Нет, перед тем как впасть в аффект, Андрей отыграл свой маленький спектакль. Сначала было выступление, только потом месть. Странно, что Кирилл этого не понял. А может, понял, да просто не хочет об этом говорить. А если Андрей знал обо всем еще прежде? А то и c самого начала? Если он просто ждал подходящего момента? Господи, он и нож наточил накануне.

Нет же. У нее скоро паранойя будет из-за того, что Кирилл постоянно ее пугает возвращением Андрея. И нож она сама попросила Андрея наточить, он просто был тупой. Тупой нож.

Звук вернулся, обрушившись на нее со всех сторон. Захрустело под ногой Андрея блюдце. Задышал тяжело Кирилл. Она услышала собственное испуганное «ой». Андрей медленно, с какой-то торжественностью ковырял ногой рассыпанную посуду, не поднимая глаз, и спрашивал тихо сам себя: «Да где же он?» Наконец поднял с пола нож, которым Кирилл резал апельсины. Медленно ползущие кадры теперь зачастили, будто на быстрой перемотке. Она увидела, что в руке у Андрея уже только желтая рукоятка, а лезвие погрузилось Кириллу куда-то под ключицу. Она закричала, вскочила с кровати, толкнула Андрея в спину, крича: «Ты что, ты что?» Он даже не покачнулся, все-таки болезнь совсем ее обессилила. Кирилл был в белой рубахе. Как за какую-то долю секунды на ней успело расплыться такое большое кровавое пятно? В голове не укладывается. Она успела подумать: «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы все прекратилось, пусть вид крови утихомирит Андрея». Но Андрей уже вжал Кирилла в бабкин сервант, тот трещал. Сколько сил придает человеку ярость! Кирилл ведь крупный, накачанный. Почему он до сих пор не вырвался? Наконец разбилась стеклянная дверца, посыпались со звоном тарелки. У Кирилла уже перекосило лицо, он с трудом удерживал руку с ножом, балансировавшую близко от него, слишком, слишком, слишком близко! Она подняла табуретку, опустила на голову Андрею. Но было поздно. Нож успел еще два раза проникнуть Кириллу под ключицу. Она чувствовала эти удары, ее скрутила боль, стало трудно дышать.

(На самом деле, сказали потом врачи, Андрей ударил жертву не три, а четыре раза.

Опасным оказался только последний удар, нанесенный снизу, который повредил печень. От смерти Кирилла спасло только то, что лезвие у ножа было довольно короткое. И именно этот молниеносный удар она не успела заметить.)

Позвонили в дверь. Андрей бросил нож на пол, сел грузно на кровать и спрятал лицо в ладонях. Еще секунду назад не было силы, способной его остановить, а теперь вряд ли что-то заставит его встать, пошевелиться. Андрей был уже не с ними.

Они с Кириллом просто продолжали стоять, уставившись друг на друга. О боже, если сейчас брат упадет на пол, она просто умрет. Но Кирилл стоял. Не шатался, и глаза у него были совершенно осмысленные. Только вся рубашка в крови. Белыми остались только ворот и манжеты. Надо посмотреть на раны, но она не может. Просто не может. Комната кружилась перед глазами.

Снова позвонили — на этот раз звонок был долгим. «Я не уйду», — сигнализировали им из-за двери. «Не открывай», — сказал Кирилл. Голос совершенно спокойный. Андрей не пошевелился и, кажется, не собирался. Замер, окаменел. Он не набросится больше на Кирилла, да и не встанет с кровати, это ясно. «Что там у вас происходит? — спросили из-за двери визгливо. — Эй?» Это была соседка сверху, старуха с сиреневыми волосами, которая часто пеняла им на веселые вечеринки за полночь. Имя ее было то ли Нина, то ли Зина.

Все-таки все они пребывали в шоке, потому что проверить, закрыта ли дверь, не догадался никто. Зина-Нина сама открыла ее, проникла в коридор, а потом и в комнату, наполнила ее ахами и визгом. Вжалась в стену, сложила руки на груди и заголосила. Из-под халата выглядывала белая ночнушка.

Вика готова была поклясться — соседка переигрывает.

«Иии-и-и-ииии…» — пищала старуха, но глаза ее деловито шарили по квартире.

«Успокойтесь, — сказал ей Кирилл, — драки, что ли, никогда не видели? Идите домой, у нас все в порядке. Без вас разберемся». Но картина говорила сама за себя. Кровь выходила толчками, прямо на рубашке взбухали красные пузыри. Кирилл приложил руку к боку. Сморщился. Ничего с ним не нормально, вот и лицо побелело так, что губы едва заметны. Он двинулся к соседке, видимо желая ее успокоить, но та взвизгнула: «Не подходи!»

Зина-Нина стала пятиться к выходу. Из коридора она прокричала безадресно: «Хулиганы! Звери!» Хлопнула дверь.

«Скорую!» — Она бросилась искать телефон, но Кирилл усмехнулся: «Не волнуйся, бабка вызовет». Он вдруг спросил: «Выпить в доме есть?» — «Выпить?» — ахнула она, и он зло отчеканил: «Да. Выпить. Неси». Она унеслась на кухню, схватила водку, припрятанную в морозилке, рюмку и принесла их Кириллу. «Ты еще стол накрой» — сказал он, бросив рюмку на пол. Она сунулась к Кириллу, хотела снять с него рубашку, но он оттолкнул ее: «Не сейчас».

Раны у Кирилла наверняка не опасные, все обойдется. Не может тяжело раненный человек руководить окружающими, отдавать команды, и при этом не стонать, не плакать. Просто кровь ее напугала, а так все вполне ничего.

Кирилл подошел к Андрею и, протянув ему водку, сказал: «Пей». Андрей вряд ли расслышал. Иногда по одной только позе можно понять, что человеку совершенно все равно, что с ним будет дальше. «Пей, дурак. Все будет выглядеть как простая пьяная драка». — Кирилл ткнул Андрея в плечо бутылкой. Андрей очнулся, взял водку, посмотрел на нее, пытаясь понять, что ему такое сунули. Послушно хлебнул. «Еще пей». Потом Кирилл выпил сам. Его уже заметно покачивало, и он тоже сел на кровать. Стал наконец стягивать рубашку.

«Слушай меня внимательно, — сказал Кирилл Андрею, — и запоминай. Никто никого не хотел убивать. Мы сидели, выпивали. Захмелели, стали спорить и подрались. Мало ли что пьяному придет в голову». На Андрея речь не произвела никакого впечатления. «Ты слышишь меня? Возьми себя в руки. Времени мало. Кивни, если понял. На вот, выпей еще». Андрей кивнул, но головы не повернул. Взял водку, выпил на этот раз довольно много.

Зина-Нина вызвала не только скорую, но и полицию. Они приехали одновременно, и в квартире у них стало тесно и шумно, как во время вечеринки. Кирилл был на высоте. Даже балагурил с докторшей, которая вкалывала ему что-то. Докторша, тертый калач, усмехалась и все приговаривала: «Бодрый пациентик попался, очень бодрый. Это хорошо. В больничку поедем?» Даже с мертвенно-бледным лицом Кирилл был очень красив, и это не могло не найти отклика в докторше. Он сам спустился по лестнице вниз, отмахиваясь от предложенной помощи. Все повторял жизнерадостно: ну подрались по пьяни, с кем не бывает, дело житейское. Разве что докторшу за зад не щипал.