– Поздно уже, мне завтра рано на работу, – заявила онанаконец.

– Отвезу вас на машине туда и обратно, здесь ведь совсемблизко! – принялась я упрашивать Волынкину. – Вы же только что утверждали:Розалию необходимо поймать. Но как это сделать, не имея никаких сведений обабе?

– Поехали, – согласилась Алина.

Очутившись перед опечатанной створкой, Волынкина безо всякихколебаний содрала бумажку.

– Смехота, – резюмировала она, всовывая ключ в скважину, –неужели грабителя остановит полоска с чернильной кляксой?

Я вошла в квартиру и вздрогнула. Те, кто не первый развстречается со мной, знают: Даша Васильева не религиозный человек. Я несоблюдаю посты, не произношу ежедневные молитвы, о Боге вспоминаю лишь в минутыопасности, допустим, в ту секунду, когда самолет, на борту которого нахожусь,вдруг проваливается в воздушную яму или попадает в зону турбулентности. Вот тутзакрываю глаза, стискиваю зубы и начинаю читать про себя «Отче наш». А еще я неверю во всякие там эфирные и ментальные тела, не ощущаю чужую ауру и усмехаюсь,услышав слова «порча», «карма», «сглаз». Но, переступив сейчас через порогквартиры Майковых, я испытала безотчетный страх. В длинном коридоре, казалось,пряталось нечто загадочное, холодное, колючее, опасное.

Алина щелкнула выключателем.

– Кому достается приватизированная квартира, если хозяинумер? – вдруг спросила она.

– Наследникам, – тихо ответила я, – в данном случае Розалии.

– А дача?

– Тоже ей, если только не составлено завещание в чью-топользу. Впрочем, я не являюсь специалистом, могу ошибаться.

Алина скривилась:

– Да уж, ясненько! Пошли пороемся в ее спальне.

Комната, где обитала Розалия, напоминала гостиничный номер.Нет, тут висели картины и стояли симпатичные безделушки, но сразу становилосьпонятно: интерьер обустраивал специально нанятый дизайнер, хозяйка не внесланичего личного.

Обычной телефонной книжки мы не нашли, компьютера у женщиныне имелось.

Испытывая некоторую неловкость, я порылась в ящиках изящногобюро и обнаружила в них лекарства, деньги и всякую мелочь вроде заколок. Вванной комнате теснились шеренги флаконов, бутылочек и коробочек. Однихшампуней я насчитала с десяток, и все для светлых, тонких окрашенных волос.

– Тут еще гардеробная имеется, – сказала Алина, увидев моеразочарование.

Я засунула голову и присвистнула:

– Ничего себе, метров двадцать квадратных, набитых шмотками!

Алина усмехнулась:

– Розалия скопидомка, нитку не выбросит, Нелли страшнораздражала жадность невестки.

Я пошла между кронштейнами, подумав: а ведь обычно свекровиупрекают снох в расточительности. Каноническая фраза: «Ты без конца тратишьденьги моего сына, и он весь измучился на работе, желая обеспечить капризыжены» – лично мною была слышана от всех четырех «мамулечек». Но, видно, близкимродственникам мужа угодить невозможно: Нелли Семеновну, наоборот, раздражалаэкономность Розалии. Хотя если взглянуть на скупость с иной стороны, то ееможно назвать хозяйственностью.

– Ну надо же, – крикнула Алина, занырнувшая внутрьпомещения, – она, оказывается, хранила все сумки.

Я пошла к Волынкиной, увидела стену, а на ней специальныекрепления, на которых висели торбочки разных размеров и цветов.

– Просто цирк! – удивлялась Алина. – И правда ничего невыбрасывала. Ой, вон та беленькая – совсем дешевая, две копейки стоит, а она иее оставила!

– А куда ты деваешь ненужные сумки? – спросила я, оглядывая«выставку».

Алина хмыкнула:

– Выбрасываю, если совсем вид потеряла. Порой отдаюкому-нибудь, иногда теряю.

– Мода ходит кругами, – протянула я. – Сколько раз себяупрекала: ну зачем отнесла на помойку ридикюльчик! Пусть бы полежал в укромномместе, потом снова носить можно.

– Сумка вместе с туфлями хороша, – не согласилась Алина, –обувь же быстро выходит из моды. Относила босоножки лето, и адью! Через годчто-нибудь да изменится: каблук, допустим, тоньше станет, а вместо тонкихремешков широкие сделают. Я, например, всегда замечаю, даже на улице: вродеженщина модно одета, а обувка у нее явно старая. И потом, как-то тоскливо черезпять лет влезать в старые туфли, унизительно в обносках ходить.

– Теперь, как ты выражаешься, «обноски» именуются «винтаж» истоят больших денег, – усмехнулась я. – А Розалия и туфли хранила.

– Точно жадюга! – засмеялась Алина.

Я молча рассматривала горы обуви. Лично меня удивляло нежелание хозяйки оставить при себе все ношенные некогда тряпки, а еепатологическая аккуратность. Подобные гардеробные я до сих пор встречала лишьна картинках. Здесь царил абсолютно неживой порядок. Сумки на крючках; внизу,на специальных колодках, обувь, каждая туфелька тщательнейшим образом ещеприкрыта пленкой. Не менее впечатляли и вешалки – на них на каждой висело поодному платью, не видно измятых или грязных кофт с юбками. Но совсем ужпоразительно выглядел отсек для белья. Ровные стопки трусиков, лифчиков… дажеко??готки идеально сложены. Скажите, у вас в шкафах тоже так? Лично у меняполнейшее безобразие. Конечно, я стараюсь следить за своими вещами, но всеравно – на полках скомканные ночнушки, да и блузки частенько так засовываю,забыв их повесить. Похоже, Розалия не человек, а робот. И еще, неужели в ееквартире не провели обыск? Арестовали по подозрению в убийстве и не переворошилиапартаменты? Федосеев забыл о стандартной процедуре? Или некто навел тутпорядок?

– У Розалии имелась домработница? – повернулась я к Алине.

– Да, – кивнула та, – Танька. Дура дурой. Неизвестно, почемуее держали, косорукая идиотка.

– А где ее можно найти? Алина почесала переносицу.

– На кухне, около хлебницы, листок бумаги лежит, Нелли тудавсякие необходимые телефоны записывала, можно глянуть.

– У Татьяны имелись ключи?