Быстро сменив пулеметную ленту и нацелив пулемет, мы ждали повторной атаки. Вскоре гитлеровцы оправились от первых потерь и поднялись в атаку. И снова по всему фронту бригады трещали автоматы, прямо в уши хлопала 45-мм пушка и четкой дробью «говорил» наш славный «максим».

В 30–40 м от нашего расположения атака противника захлебнулась. Немцы были видны как на ладони. Мы продолжали вести огонь, не давая им возможности подняться или отползти.

Убедившись, что противник изрядно потрепан, мы перешли в атаку, очищая ранее занятую территорию. Более трех десятков гитлеровцев были взяты в плен. Против нас в этом бою действовало не менее 400 немцев, от которых практически ничего не осталось. Наши потери были небольшими: среди убитых — комиссар штаба бригады майор В. Рахмачев, тяжело ранен разрывной пулей в руку помощник начальника штаба бригады, отличный молодой офицер В. Я. Авдеев. Я был легко ранен, пуля прошла под кожей на груди, я даже не почувствовал боли, хотя телогрейка была прострелена в нескольких местах, из которых белыми хлопьями торчала вата.

А куда девался снаряд, что юлой вращался на уровне наших голов, я так и не узнал.

Немцы могли атаковать повторно, поэтому я расположил бойцов на прежнем рубеже, организовав наблюдение как в сторону противника, так и на наших флангах. Командиром над ними был оставлен адъютант батальона связи П. И. Тарасенко.

С комиссаром бригады Б. М. Луполовером мы отправились в свои шалаши, которые находились в 100 м от рубежа нашей обороны, чтобы доложить по телефону о происшедшем бое командиру корпуса генералу H. A. Гагену.

Бурный, тяжелый день был на исходе, нестерпимо клонило ко сну, и я решил немного поспать.

Последующие несколько суток противник непрерывно бомбил и обстреливал наши позиции и НП полевой и тяжелой артиллерией. Нашу единственную землянку — шалаш — несколько раз заваливало взрывной волной разрывавшихся рядом бомб и снарядов. Противник мстил нам только огнем, не решаясь больше ни разу переходить в наступление на нашем участке.

В районе командно-наблюдательного пункта располагались подразделения бригады и часто небольшой резерв. Недалеко от землянки-шалаша разместилось в отдельной щели отделение стрелков. Бойцы по национальности были нерусскими. Не могу сказать наверняка, скорее всего, это были узбеки. Как только начинались бомбардировки или артобстрел нашего КП, бойцы этого отделения немедленно покидали свою довольно глубокую щель (в этой местности только в отдельных местах можно было открывать щели) и во весь дух бежали к нашей землянке-шалашу, где находилось командование бригады — командир, комиссар и начальник штаба бригады. Они усаживались на открытой площадке рядом с шалашом и спокойно пережидали бомбежки и артобстрел. Нас очень удивляло такое поведение. Мы не могли понять, по какой причине в самые опасные моменты, когда надо сидеть в щелях, они оставляют ее и спокойно садятся возле нас на открытой площадке. На наши вопросы они отвечали улыбками, так как не владели русским языком. Уже потом через переводчика мы узнали причину такого странного поведения: безопаснее находиться рядом с начальством, так как оно знает, куда может упасть бомба, а куда нет. И действительно, нам везло: бомбы и снаряды падали в стороне от нас. Такой была психология многих неграмотных солдат. Хотя, может, совсем и неплохо так слепо верить в командира?

Не помню уже в какой день, возможно, одновременно с атакой нашей бригады, были атакованы и другие сильно поредевшие от непрерывных бомбежек противника соединения корпуса. Они не могли уже сдерживать натиск немецких свежих частей и в результате были окружены. Вместе с соединениями корпуса в окружении оказался командир корпуса генерал H. A. Гаген. Об этом мы узнали 10 сентября, когда вместо Гагена командиром корпуса был назначен генерал-майор C. B. Рогинский. В тот день бригада прикрывала смежные фланги двух дивизий — 294-й и 259-й.

11 сентября мы получили приказание начальника штаба корпуса полковника Кудрявцева вывести бригаду в село Килози для пополнения людьми. Выходили мы днем по узкому проходу, оставленному противником. Наш путь проходил по болотистой, усеянной кочками и буграми местности, которую противник держал под сильным обстрелом и бомбежками. В селе Килози находилась наша медсанрота, которая попала под удар вражеской авиации. Погибла фельдшер Быстрова, ранены были фельдшер Дорнова и начальник санслужбы бригады майор И. Д. Евсюков, которого я очень ценил за добросовестность и смелость. Со своим 19-летним адъютантом-фельдшером А. Д. Лузаном Евсюков часто по собственной инициативе посещал нас в боевых порядках. Его главной заботой был вынос раненых из боевых порядков частей бригады, что являлось делом тяжелейшим по условиям данной местности и боевой обстановки.

Получив 430 человек и пополнив два батальона, в которых теперь уже было по 300 бойцов в каждом, 16 сентября мы поступили в подчинение 6-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал Алферов.

В тот же день я был представлен командующему 2-й ударной армией генералу Н. К. Клыкову. С густой проседью в волосах и откровенно уставшим видом, этот человек произвел на меня довольно странное впечатление и тем, как он со мной разговаривал, и своим абсолютно нереальным приказом: мне была поставлена задача овладеть рощей «Круглой» — самым крепким орешком во всей синявинской обороне!

Этот важнейший узел сопротивления немцев прикрывал подступы к Синявинским высотам, с которых прекрасно обозревалась вся впереди лежащая местность. Противник имел здесь в своей обороне несколько десятков орудий на прямой наводке, более ста пулеметных точек и несколько тысяч пехоты. В случае надобности оборонявшихся поддерживала основная масса артиллерии всей синявинской группы противника. Рощу «Круглая» оборонял 366-й полк 227-й пехотной дивизии, о котором много шумела фашистская пропаганда: за оборону рощи командиру полка Венглеру было присвоено звание полковника и пожалован Рыцарский крест.

Несколько наших дивизий вместе и порознь неоднократно и безуспешно штурмовали рощу, неся огромные потери. И вот теперь генерал Клыков поставил эту сверхзадачу перед слабенькой бригадой, в составе которой насчитывалось всего-то 600 бойцов. Он даже не обещал поддержать наши действия артиллерией, не говоря уже о танках, которые в полосе, данной нам для атаки противника, не могли бы действовать.

— Овладеете рощей «Круглая» — получите орден Красного Знамени, — сказал, прощаясь со мной, Клыков.

Я не ответил, мне не хотелось ему отвечать: мы дрались не за ордена, мы дрались за Ленинград, за освобождение ленинградцев от блокады. О наградах мы не думали.

Местность, на которой нам было приказано занять исходное положение для атаки, представляла собой голую, плоскую низину. Это было, по сути, торфяное болото, где до войны добывали торф. Низина изрезана широкими каналами, заполненными бурой водой. Каналы были вырыты параллельно роще «Круглая», т. е. поперек нашего наступления. Их было много, они располагались через каждые 50–60 м. Так как через них нельзя было ни перешагнуть, ни перепрыгнуть, каналы представляли собой серьезное препятствие для наступающих войск.