Ровная как стол местность хорошо просматривалась и простреливалась из рощи «Круглая» всеми видами огня. Каждый поднявшийся на ноги боец становился удобной мишенью для противника.

Хорошо зная местность, командир 6-го гвардейского корпуса генерал Алферов не ставил перед нами задачи наступать, поэтому ночью мы заняли исходное положение в этой торфяной жиже, а с утра вели наблюдение за противником, подыскивая цели для снайперов и нашей артиллерии. Пехота оказалась в тяжелейших условиях: бойцам приходилось лежать на сыром водянистом торфе в мокрой одежде и обуви, а стоило подняться на ноги, как противник скашивал пулеметной очередью. Выносить раненых можно было только ночью. У бойцов начали опухать ноги, и почти каждую ночь из боевых порядков выносили по 5–6 человек с гангреной.

Эта местность не была приспособлена для каких-либо боевых действий. Немцы, которые много месяцев оборонялись в роще «Круглая», ни разу, насколько мне было известно, не пытались занять эти торфяные болота. Наши войска там тоже не занимали оборону.

Мысль овладеть рощей «Круглая» с севера, да еще одной только пехотой без поддержки артиллерии и авиации, могла прийти в голову командиру, который реально не представлял себе положения войск на открытой болотистой местности.

Мы понимали, что вести боевые действия на этом участке не только невозможно, но просто бессмысленно. Я доложил об этом командиру 6-го гвардейского стрелкового корпуса генералу Алферову и получил следующий ответ: «Ведите активную оборону».

Надо было что-то делать, чтобы не давать покоя противнику. Мы нашли наблюдательный пункт, с которого просматривался отрезок дороги, где постоянно курсировали немецкие грузовики и повозки. С этого наблюдательного пункта наша артиллерия вела огонь по автотранспорту неприятеля. Кроме того, мы организовали разведывательные поиски противника с целью захвата «языка». Хотя разведка на этом участке сталкивалась с колоссальными трудностями, разведчикам все же удалось захватить «языка» — солдата 366-го пехотного полка 227-й пехотной дивизии.

Как-то навестил нас военный комиссар 6-го гвардейского корпуса (фамилию забыл). Вместе с комиссаром бригады Б. Луполовером мы пытались объяснить ему, что держать бригаду на этом болотистом участке нет никакого смысла, что потери наши по большей части вызваны тем, что солдаты находятся постоянно в холодной воде без движения. Мы просили его разобраться, за какую такую провинность нас загнали в это гиблое место. Комиссар корпуса постарался побыстрее уйти к себе на КП, так и не ответив на наши вопросы и ничего нам не пообещав. Однако вскоре нас сняли с места: видимо, мольбы наши дошли до начальства.

В конце сентября обстановка на Синявинском фронте для наших войск еще более осложнилась. Войска 8-й армии отходили с западного на восточный берег реки Черной. Тогда же нашу бригаду сняли с торфяного болота и перебросили для обороны участка в 1 км западнее населенного пункта Охраны. Через двое суток бригада перешла в район Апраксин Городок, где в 1,5 км от него заняла оборону.

3 октября пришел приказ выйти в резерв фронта в район села Никольское. В этом селе мы совершенно случайно встретили нашего, теперь уже бывшего, командира корпуса H. A. Гагена. Измученный, худой, с посохом и автоматом, он только что вышел из окружения и направлялся в штаб фронта. Мы были искренне рады видеть его живого, избежавшего плена. Несмотря на свои немолодые лета, он нашел в себе силы и мужество вырваться из кипящего котла окружения.

Несколькими днями позже мы с комиссаром бригады навестили генерала Гагена. Он находился в распоряжении штаба фронта, где его привлекли к ответственности за потерю руководства соединениями корпуса в ходе боев. Нас возмутили предъявленные ему обвинения, так как мы знали, как корпус вводился в сражение. Нужно было, видимо, найти козла отпущения, чтобы настоящим виновникам всех бед в Синявинской операции остаться в тени. Удобной фигурой оказался боевой труженик генерал Гаген. Впоследствии, однако, он сумел себя полностью реабилитировать как командир корпуса, и начатое дело было прекращено. Много позже я узнал, что H. A. Гаген на других фронтах командовал 57-й армией.

Основными же причинами, которые привели к тому, что советские войска не выполнили поставленных перед ними задач в Синявинской операции, были, мягко говоря, недостатки в управлении войсками, неправильное использование вторых эшелонов и оперативности резервов, вводившихся в бой по частям и с большим опозданием, и другие недочеты в организации и ведении операции. Подводя итог, можно сказать, что тяжелой и кровавой Синявинская операция стала из-за своей неорганизованности.

Но мы все-таки заставили противника израсходовать все его резервы, которые предназначались для штурма Ленинграда.

После окончания войны, в День Победы, мы случайно встретились с H. A. Гагеном в гостинице ЦДСА. Были бесконечно рады друг другу. Помню, долго сидели у него в номере и вспоминали уже прошедшие годы тяжелейшей войны.

Когда я мысленно прохожу по своему большому и нелегкому боевому пути от Волхова до Эльбы, всегда, как кошмарный сон, вспоминается мне Синявинская операция 1942 года, которую ленинградцы назвали «Кровавым сражением».

В первых числах октября мы с радостью возвращались в свою родную 54-ю армию, командование которой встретило нас очень радушно. Более месяца бригада дралась в составе 8-й армии, но никого из начальства мы не видели: ни командующего, ни члена Военного совета, ни начальника штаба.

Возвращались мы в армию по хорошо знакомой нам дороге — Шум, Мемино, Шелогино, Андреево.

Командующий 54-й армией генерал Сухомлин и член Военного совета генерал Холостов тепло приняли меня и комиссара бригады Б. Луполовера. Мы подробно рассказали о боевых действиях бригады и всех перипетиях, которые пришлось пережить в Синявинской операции. Доложили о численности частей бригады, о наличии и состоянии оружия, обмундирования и обуви, о политико-моральном состоянии бойцов и командиров.

Внимательно и с интересом выслушав нас, командование армии поставило перед нами задачу привести в порядок бригаду, помыть, подстричь бойцов, а затем занять оборону во втором эшелоне армии за 311-й стрелковой дивизией на Киришском направлении.

В тот же день в банях, сооруженных из походных палаток и брезентов, мылся весь личный состав бригады.

На следующий день мы приступили к оборудованию оборонительных рубежей севернее Кириши. После командирской рекогносцировки рубежа все мы, и офицеры, и солдаты, рыли траншеи, ставили ДЗОТы, проволочные заборы, делали ловушки и «волчьи ямы». Все это сооружалось с удовольствием, с интересом и очень добротно, чтобы на случай наступления противника можно было бы держаться малыми силами, нанося ему урон.

Нашу бригаду вскоре посетил член Военного совета армии генерал Холостов, скромный и простой в общении с подчиненными. На служебном совещании офицеров он вручил всем медали «За оборону Ленинграда» и объявил Указ правительства о введении в армии единоначалия. Генерал Холостов часто посещал нашу бригаду. Прежде чем побывать в ее частях, он, как правило, заходил ко мне в землянку и подробно рассказывал нам с комиссаром о положении дел на фронтах.