– Отчего на голове не растут цветочки,

А растут они в траве и на каждой кочке,

Если волосы растут, значит, их сажают,

Отчего сажать цветы мне не разрешают?

Припев подхватила вся компания туристов и некоторые из других пассажиров:

– Хорошо бы сделать так, вжик, срезать все кудряшки,

На макушке красный мак, а вокруг ромашки.

Серое кирпичное здание лыжной базы шинного завода напрыгнуло на нас из заснеженного леса внезапно. Вроде бы только что мы растянувшейся толпой шагали по неширокой лесной дороге, окруженной сугробами и заснеженными деревьями, и вдруг уже топчемся рядом с трехэтажкой скучного вида. Входная дверь то и дело грохает тугой пружиной, выпуская на площадку из утоптанного снега очередного осторожно ступающего спортсмена в скользких лыжных ботинках.

Кто-то уже гнался за уехавшей в сторону лыжей. Троица в серых ватниках соображали на троих под наряженной к новому году елочкой. Строгая мамочка отчитывала своего нерадивого отпрыска за расхристанный вид. Девушка в красном костюме изящно рассекала коньковым ходом. Пузатенький мужичок в расстегнутой куртке наоборот едва удерживал равновесие. Что особенно забавляло, на груди у него был номер участника соревнований.

И над всем этим был растянут красный транспарант «ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ЛЫЖНОЙ ГОНКИ!!!»

– Иван?! – передо мной возник расркасневшийся Семен в синей олимпийке и без верхней одежды. – Ты чего тут топчешься? Быстро пойдем регистрироваться!

– В смысле – регистрироваться? – слегка опешил я. А, черт! Забыл, что согласился участвовать в гонке. По дороге предвкушал, как мы сейчас в охотку покатаемся по лесу, потом хлебнем чайку, сдобренного коньячком, поиграем в настольный теннис на втором этаже, пирожков поедим...

– А кто будет честь газеты по-твоему защищать?! – возмутился Семен и потащил меня к дверям.

Семен приконвоировал меня к недлинной очереди к девочкам из отдела кадров, которые записывали всех участников и выдавали нагрудные номера. Потом я получил в прокате свою пару деревянных лыж «Быстрица» с парой черных ботинок с вытянутыми носами крепления.

– Раздевалка на втором этаже, давай быстрее переодевайся! – Семен подтолкнул меня к лестнице. Сменной одежды у меня не было, но обувь где-то же надо было оставить, так что я поплелся искать раздевалку и молча завидовать бездельникам, которые уже махали ракетками над зеленым столом для пинг-понга. А вокруг разливался едва заметный запах плодово-ягодного вина, который как бы намекал, что в граненых стаканах из буфета налит совсем даже не чай.

Раздевалок было две – мужская и женская. За деревянной дверью, пряталась длинная комната с рядами крючков для одежды, и деревянной полкой над ними. Я не без труда нашел свободный крючок, протиснувшись между суетливо переодевающимися мужичками. Один явно подготовился лучше всех, он менял всю одежду, включая трусы. Я же посмотрел на свои бессменные джинсы «Рила» и красную курточку и присел на корточки, чтобы развязать шнутки на ботинках. И сменить их на неудобные лыжные, которые вроде бы были моего сорок третьего размера.

Шнурки были короткими и почему-то мокрыми. Кто-то уже сегодня на этих лыжах катался что ли? Приехал в несусветную рань, чтобы пробежаться по лесу, потом быстро вернул лыжи в прокат, и они достались мне?

– Ну чего ты там копаешься?! – Семен засунул голову в раздевалку.

– Да не кипишуй ты, – отмахнулся я, пытаясь завязать узел на коротких будто бы обгрызенных шнурках. – Никуда уже не денусь. Правда, победы на обещаю, я же не лыжник...

– Ничего-ничего! – ободрил меня Семен. И его тут же оттер от двери суровый лыжник, гордо пришпиливший на грудь номер 72. А у меня-то, кстати, какой? Я посмотрел на два тканевых квадрата, соединенные двумя тесемками. На грудь и спину. Цифры вещали, что я участник под номером 134.

Ну ладно. Соревнование так соревнование.

Вроде бы, надо еще лыжи натереть какой-то мазью, чтобы лучше скользили?

Первых пять минут на лыжах я чувствовал себя даже не как корова на льду, а как верблюд, который этот самый лед впервые видит. Но в какой-то момент вдруг сообразил, что мое тело умеет справляться с дровами, пристегнутыми к моим ногам, гораздо лучше, если не пытаться им особенно управлять. Похоже, что в отличие от меня, Иван был как раз заядлым лыжником. И именно из-за этого вот внутреннего конфликта в самом начале ноги и разъезжались в разные стороны. Еще минут пять мне потребовалось, чтобы отвлечься от попыток командовать ногами и руками своего тела. Чтобы оно совершенно самостоятельно начало изящно рассекать коньковым ходом по накатанному снегу рядом с входом в здание лыжной базы.

Только на старте мельком увидел Мишку с фотоаппаратом, успел ему помахать до того, как тренер отправил мою группу участников в лыжный «бой».

Я не сразу понял, что заблудился и свернул куда-то не туда. Наша трасса была длиной пять километров и обозначена красными метками на деревьях. В начале мы шли довольно плотной группой, потом я оторвался и ушел далеко вперед, и только через какое-то время сообразил, что довольно давно не видел на деревьях этих самых меток. Меня даже накрыло легким дежа-вю. Во студенчестве я как-то уже сворачивал в снежном лесу куда-то не туда, возвращаться на базу пришлось на трамвае. А здесь так получилось, потому что я ну очень старался отпустить контроль над телом. Любовался заснеженными елками, глазел на сугробы, ну и вот... доглазелся.

Ладно, ерунда все, надо просто вернуться по той же дороге и найти эту клятую метку.

Я заскользил обратно, прислушиваясь к ватной тишине заснеженного леса. Интересное дело. Чем холоднее и снежнее лес, тем хуже в нем разносятся звуки. Будто замерзают. Или снег им мешает...

Наверняка, у физиков есть объяснение этому феномену. Но я не физик, поэтому для меня это была скорее магия.

Блин, ну и где хоть кто-нибудь, а? Я же не по целине качусь, тут и лыжня имеется, и трасса для конькового хода. И даже есть какие-то метки, просто не красные, как на нужной мне трассе, а синие и желтые. Не факт даже, что от нашей базы. Тут где-то по соседству еще база котельного завода есть. И еще какого-то вуза, кажется.

– Ау? – выкрикнул я, остановившись. Мне показалось, что я слышу чей-то плач.

– Ау... – жалобно отозвался женский голос.

Девушка сидела на снегу под небольшой горкой. В снег рядом воткнута одна целая лыжа и два обломка. Покрасневшие глаза. На варежках – намарзшая бахрома затвердевшего снега. На груди – номер 48.

– Привет! – я отстегнул лыжи и подошел к ней. – Тоже заблудилась?

– Я, кажется, ногу сломала... –