Чуть смутившись, онпереступил содной лапищи надругую иедва линепополам согнулся, чтобы нашептать старухе что-то прямо наухо. Талишь деловито кивнула вответ, схватила мужика занос исхрустом дёрнула. Вспыхнуло свечение, лицо мордоворота засияло, апотом погасло, явив миру вполне ровный нос. Тут-то ивыяснилось, что уродливым его вовсе несвёрнутый шнобель делал, носам онвтянул воздух стаким наслаждением, аулыбнулся такой счастливой улыбкой, что намгновение даже стал вполне приятным навид. Ноэто мгновение быстро прошло.

—Аостальное?

—Живот— натой стороне вылечу,— хмыкнула ведьма.— Азаэнто самое придётся доплатить.

—Инквизитору сдам!— возмутился мордоворот.

—Дык сдай,— пожала плечами старуха иехидно продолжила:— Иглянешь, поможет оно отмужского бессилия али нет.

Мордоворот затрепетал ноздрями инемного порозовел, носпорить сведьмой нестал. Присел напол и, напрягая жилы, вдруг приподнял вверх кусок мостовой. Марьяна Ильинична ажморгнула трижды. Оказалось, что это такой замаскированный люк, ипод одним изкамней внеровной брусчатке была скоба, закоторую ипотянул страдающий импотенцией силач. Шея налилась кровью, проступили вены, лицо побагровело. Нолюк, выложенный брусчаткой онтаки поднял, идаже рожа нетреснула.

Ипутники спустились вмрачные чертоги городского подземелья.

—Ты, значит— сынок?— медсестра бровьми союзными лобик наморщила. Скуксилась.

—Ага— мажор,— лёжа покивал ейЛевин, онжеКостик.

—Мажор?— морщинок добавилось, хотя куда уже.

—Ну, мажорная нота. Тоесть сынки богатых известных родителей, укоторых всё хорошо: имашина, иквартира, идача вПеределкино. Вуз престижный. Все унас хорошо, живём намажорной ноте, поэтому— мажоры.

—Мажор…— демонесса попробовала слово навкус.

—Яневыбирал родителей. Заметь. Нородители хорошие, ияихпочти невижу. Всегда вразъездах, работают. Сейчас уехали вАргентину. Аятут один брошенный,— поведал тяжёлую судьбу Костика Владимир Ильич дьяволице.

Как-то само вырвалось. Защищать бросился реципиента.

—ВАргентине. Слушай, мажор, атымне можешь джинсы достать «Леви Страус» спуговками наширинке?— Демонесса ткнула себе вниз живота пальчиком соследами красного лака.

Ширинки там небыло, были пикантные складки натонком белом халатике.

—Только женские, они застёгиваются наоборот.

Владимир Ильич чуть прикрыл глаза, выуживая изпамяти Костика дату. Двадцатого июля 1983 года было, когда оннадачу сдрузьями поехал. День там, дапотом второй иплюс ночь вбольнице. Выходит, сегодня двадцать второе июля 1983 года.

Да, сджинсами вСССР пока неочень. Вкаждом отделе непродают. Женские определённого размера достать, наверное, вообще тяжело, астаким изыском, как пуговицы вместо молнии, иподавно— такие успекулянтов некупишь, аесли икупишь, тоэто три или четыре зарплаты медсестры.

—Япопробую.

—Тыпопробуй, мажор. Яихпри тебе мерить буду,— подмигнула дьяволица.

—Хм. Ятогда наразмер меньше достану,— попытался пошутить Левин.

Нет, сджинсами вСССР шутить нельзя.

—Зачем? Дешевле?

—Н-да⁉ Нет, тут другой бонус. Тыихдолго будешь натягивать ипо-всякому вертеться…

—Ха-ха-ха. «Вертеться», весёлый ты, мажор. Слушай, забыла, как тебя дядька назвал?— сначала колокольчики зазвенели, потом тон стал деловым.

—Костик. Константином меня назвали, вчесть дедушки.

—Точно, Костик. Похож. Аотчество?— демонесса головку чуть набок наклонила иносик вздёрнутый ещё вздёрнула.

—Олегович.

—Константин Олегович. Нормально, так ибуду тебя звать. Костик— это несолидно. Тыжесолидный. Константин Олегович, акогда джинсы можно ожидать?

Не, неполучилось удьяволицы просящей улыбки, получилась ехидная.

—Выздороветь надо, избольницы выписываться. ВГУМ зайти. Может, там есть, аесли нет, топридётся матери звонить. Пока посылка изАргентины дойдёт. Носначала всё одно выписаться надо,— прикинул варианты исроки, покопавшись впамяти реципиента, Владимир Ильич.

—Япомогу тебе быстрее наноги встать. Сегодня дома сварю бульон куриный, наваристый ипринесу вечером. Ибананов куплю.

—Кхм…

—Тыпро деньги? Ничего. Джинсы того стоят. Неразорюсь.

Твою налево! Сколько там медсестра сейчас получает: рублей девяносто— сто? Ауборщица, что надраивала его палату— шестьдесят? Недля людей социализм строили. Адля кого? Инженер сто двадцать— сто тридцать получает. Пять лет прожив настипендию. Аунего жена ималенький ребёнок. Иквартира далеко несразу. Вобщаге несколько лет жить. Даже снять квартиру практически невозможно. Пока станет директором…

—Тебя как звать-то, кормилица?— запершило вгорле уЛевина.

—Марина.

—Хм… Кха. Кха.

Ачто сейчас сего Марьяной. Дюймовочка, где ты?

—Пить хочешь?— бросилась кнему демонесса Марина.

—Угу.

Наэтот раз ложечки алюминиевой врот ему несовали. Дали взубы кружку неменее алюминиевую. Вода была тёплой ихлоркой пованивала. Или напиталась отзапаха впалате, или это сейчас вМоскве воду отдуши хлорируют. Нопошла иэта тёплая ивонючая хорошо. Пустыня Атакама сдулась сразу. Ещё быкофейку. Несладкого, носмолоком.

—Всё, хватит пока,— отобрала изделие авиапрома демонесса Марина.

—Кофейку бы?— озвучил мечту Левин, обтирая ладонью пролитую воду нагруди.

—Перетопчешься. Ясейчас пойду смену сдавать, медсестру будут звать тётя Паша… М-мм. Прасковья Ильинична. Яейпередам, что тымажор. Даизаведующий наш, Кузьмин Иван Леонидович, ей, несомневайся, про тебя отдельно всё объяснит. Некаждый день ему изЦККПСС звонят. Всё. Вечером принесу куриный бульон ибананы. Может, книжку какую надо, фантастику?— застыла, уже открыв дверь впалату, дьявольская медсестра Марина.

—Тетрадь чистую сшариковой ручкой.

—Стихи писать?— хихикнула демоница.

—Стихи.

Опять хихикнув Марина унеслась, шлёпая сланцами покоридору. Ипоявилась минут через пять уже схудой, как сушёная вобла, женщиной лет сорока пяти спосыпанными перцем висками вдореволюционном белом платочке наголове. Халат был утёти Паши ниже колена, ипод ним ещё инижняя юбка угадывалась. Не, если почесноку, тоихорошо это. Разные сМариной утёти Паши стати. Пусть будет халат подлиннее.