— Ну, ты уж совсем, Лика! — Мюрисепппредупредительно поднял руку.

— В свободное от собственной гениальности время, я имеюв виду, — нехотя поправилась балеринка. — В работе он безупречен.Работа для него свята.

А она терпеть его не могла, великого хореографа, всеобщеголюбимца, верховное божество «Лиллаби». Просто на дух не выносила! Это было такочевидно, что Бычье Сердце едва не рассмеялся: и у мегер на пуантах бываютслабые места. С другой стороны, ненависть не слабое, а сильное место любогочеловека. Вот только ее трудно держать в узде, особенно такой квелой балеринке.Заговорив о личных качествах покойного, Лика Куницына преобразилась.

Даже румянец взошел на щеки, даже брови прорезались.Симпатичней она не стала, но значительней — уж точно. Интересно, чем вызванатакая неприязнь? На хвост он ей наступил, что ли (вернее, на балетную пачку)?Или зарезал главную роль при этом.., как его.., кастинге?

— А вы, как я посмотрю, не очень жаловалипокойного, — Бычье Сердце являл собой сейчас образец милицейскойпроницательности.

Но через секунду от образца не осталось и следа.

— Отчего же не жаловала? Очень жаловала. Даже была егоженой прискорбно долгое время. Идиотка.

Черт возьми, как же он сразу не понял?

Так яростно могут ненавидеть мужчин только бывшие жены.Ненависть бывших жен вне конкуренции, тут даже суфражистки отдыхают!

— Лика! — снова подал голос Мюрисепп, стоящий настраже бесконфликтного, монолитного и процветающего «Лиллаби».

— Что — Лика? Я двадцать четыре года Лика!

— Лика… Романа больше нет…

"Не стоит вытягивать на свет наше заскорузлое грязноебельецо. Лика, да еще при посторонних. Да еще при майорах угро.

О мертвых или хорошо, или ничего, Лика.

Возьми себя в руки, Лика. Опомнись, Лика", —молчаливо взывали к балеринке глаза Мюрисеппа. И его съежившиеся баки.

И его взъерошенная бородка. И балеринка откликнулась, взяласебя в руки. Ненависть, расцветившая ее лицо флагами, транспарантами игроздьями салютов, обмякла, отступила, ушла в глубь ключиц.

— Простите… Роман был душой «Лиллаби». Мы все теперь нанервах…

— Я понимаю, — для виду скорбно похмыкал БычьеСердце. — А как же джип , Валевского оказался здесь, во дворе?

— Это Грэг его пригнал, — проскочив узкое место,Мюрисепп перевел дух.

— Ваш американский приятель?

— Да. В ту же ночь. Мы все изрядно поднабрались, пошлигулять по Невскому. Джип так и стоял возле «Маяковки»… И поскольку у меня былиключи, а все, как я уже говорил, нарезались до соплей… Словом, мы решилиподшутить над Ромкой. Погрузились в тачку и поехали. Как раз к сводке мостовуспели… Часов около пяти… Так, Лика?

— Не помню, — после небольшой паузы сказалабалеринка. Впервые ее пунктуальность дала сбой.

— Ну, неважно. В общем, доехали.

— И вас ни разу не остановили?

— Не помню, был выпимши, — ушел от ответаМюрисепп. — Спал на заднем сиденье.

Как же, не остановили! На такой тачке — и не остановили?Такая тачка действует на гаишников, как красная тряпка на быка. Наверняка ипалками махали, и денежки срубали, никакой принципиальности. А америкашка,поди, баксятиной откупался, подонок!.. к— И сколько же вас.., погрузилось втачку?

— Ну, я, Грэг, Лика, жена Грэга Лариса… Еще кто-то изребят… Человек семь-восемь набралось. к. — А ваш директор? Максим Векслер?

— Он ушел раньше. Намного раньше.

У него жена недавно родила, сами понимаете, маленькийребенок…

— А где теперь ключи от машины? — спросил БычьеСердце.

— Я отдал их Максу… Сразу, как только… Как только сталоизвестно, что Романа.., больше нет.

Как успел заметить Сивере, все эти балетные людишкистарательно избегали слова «убийство». Оно шибало им в нос запахомполуразложившейся плоти, оно было неудобным, неуместным, постыдным. Валевскийкак будто совершил что-то непристойное, а всего-то только то и сделал, что далсебя укокошить. Интересно, почему они не спрашивают про убийцу?

— Вам уже известно, кто это совершил? — тотчасоткликнулся на мысли Бычьего Сердца Мюрисепп.

— Пока нет. Но, думаю, с вашей помощью…

Лицо Мюрисеппа приобрело ярко выраженный землистый оттенок.

— С нашей помощью?! — проблеял он. — Чтозначит — «с нашей помощью»? Вы намекаете, что… Что кто-то из «Лиллаби»причастен?

— Почему бы и нет? — снова не удержаласьбалеринка. — Думаю, у нас найдется немало людей, готовых отправить Рому натот свет.

— Что ты говоришь, Лика! — бросив на Куницынуиспепеляющий взгляд, взвился Мюрисепп. — Не слушайте ее, майор. Вы жевидите, она не в себе.

Отчего же не в себе? Очень даже в себе.

Ненависть к покойному муженьку снова выползла из тщедушноготельца Лики Куницыной, уселась на хвост и раздула капюшон.

— Если уж на то пошло, его смерть никому невыгодна, — похоже, стильный юноша знал, что говорит. — Все проекты«Лиллаби» были завязаны на Романе. Теперь вообще неизвестно, что будет с намисо всеми. Может, мы вообще потеряем работу.

Высокооплачиваемую, между прочим.

— Понятно. Будем подводить итоги. Вы ехали навечеринку, остановились у метро купить цветы… Кстати, кому в голову пришла идеяостановиться именно у «Маяковской»?

Мюрисепп и Куницына переглянулись.

— Никому. Просто решили, и все. Времени было околодесяти, цветы в это время продаются только у метро. Это метро было ближайшее.По ходу. Вот и все.

— Логично. Значит, Роман Валевский отправился зацветами и исчез. Вы двое, прождав его около часа, решили добираться навечеринку своим ходом. Валевского не оказалось и там. Это было воспринятообществом как одна из причуд вашего руководителя. И поднимать тревогу никто нестал. Пока все верно?

— Да.

— Ну, а на следующий день?

— На следующий день была суббота, — пояснилабывшая жена. — Дневная репетиция в график не забита, потому-то мы ипозволили себе оторваться… Вечернюю проводил Женя, он часто подменяет Романа.

Воскресенье вообще выходной. Спектаклей в городе у нас поканет, готовимся к гастролям в Италию. Вот если бы Роман не появился впонедельник…

А он и не появился в понедельник. В понедельник трупуисполнилось два дня. В понедельник его и нашли. Так что никакого понедельникадля гениального хореографа больше не существует — ни этого, ни всехпоследующих.

— Если бы он не появился в понедельник, тогда,естественно, мы бы забили тревогу.