Вот это было бы наказание.

– Почему ты так смотришь на меня? – спрашивает она. Я перевожу взгляд с ее губ на ее невозможно синие глаза.

– Просто думаю.

– О чем? – интересуется она. – Не то чтобы мне хотелось знать…

– Ты не хочешь этого знать, – подтверждаю я. Она складывает руки на груди.

– У тебя грязные мысли на мой счет. Я это вижу – ты таращился на мои губы с совершенно отрешенным видом.

На секунду я теряю дар речи.

– Я же говорила, что умею читать людей, – говорит она. – Понимание языка тела – часть моей работы.

– Отлично. – Я сжимаю пальцы рук, все еще упирающихся в бока. – Ты хочешь знать, о чем я думал? Я думал о том, чтобы поцеловать тебя. Но не делай поспешных выводов – ты мне не нравишься. Ничего подобного. Я просто считаю тебя офигенно сексуальной, несмотря на то что ты – самая большая заноза в моей заднице, какую…

Мои слова заглушает поцелуй.

Нет.

Нет-нет-нет.

Это было должно случиться совсем не так.

Губы у нее мягкие, словно кашемир, а рот на вкус, словно клубничная жвачка. Колени у меня слегка ослабевают, и мне кажется, что я не смог бы перестать целовать ее, даже если бы попытался.

Моя ладонь охватывает ее подбородок снизу, пальцы второй руки зарываются в волосы у нее на затылке.

Нежный стон срывается с ее губ, когда она закидывает руки мне на плечи и прижимается ко мне всем телом – таким мягким!

Я веду ладонями по ее бокам, обхватываю ее ягодицы, и мы, пошатнувшись, делаем шаг к дивану и падаем на упругие кожаные подушки. Мелроуз забирается ко мне на колени, отстраняется, чтобы глотнуть воздуха, и снова приникает губами к моим губам. Мой стояк усиливается, когда она трется бедрами и ерзает. Мой разум изо всех сил пытается отговорить меня от этого, но все остальное требует взять ее прямо здесь, прямо сейчас, потому что я еще никогда в жизни не испытывал такого возбуждения.

– Чтоб ты знал, я тебя терпеть не могу, – шепчет она мне в перерывах между жадными поцелуями. – Тебе повезло, что ты такой горячий.

– Это более чем взаимно. – Я подцепляю край ее топика, сдираю его через голову, и она проделывает то же самое с моей футболкой.

Этот поезд уже отошел от станции, и теперь его не остановить.

Расстегнув ее лифчик, я обхватываю ладонями ее мягкие груди, а потом приникаю ртом к дерзко торчащему соску и обвожу его языком. Мелроуз запускает пальцы в мои волосы, а потом вцепляется в них, словно злясь на себя за то, что желает этого.

Мой член пульсирует, и я тянусь к ее джинсовым шортам, расстегиваю пуговицу и стягиваю их – а вместе с ними и ее кружевные трусики. Когда она снова оседлывает мои бедра, сладкий запах ее возбуждения наполняет мои легкие, вызывая неудержимое желание попробовать эту сладость на вкус.

Привстав, я укладываю Мелроуз на спину, опускаюсь между ее бедер и провожу пальцем между влажными складочками ее плоти. Она втягивает живот и делает судорожный вдох. Миг спустя мой язык уже скользит по ее промежности, ощущая неповторимый вкус – а Мелроуз извивается при каждом моем движении.

Полчаса назад я и мечтать не мог о подобном развитии событий – но вот, вопреки всем шансам, мы это делаем.

Она – мерцающее пламя, которого я просто должен коснуться, даже если прекрасно знаю, что обожгусь. Огонь горяч и непредсказуем, но иногда человек жаждет этого жара. Нуждается в этом жаре.

Я наслаждаюсь Мелроуз, словно своей последней трапезой в этой жизни, мои ладони ползут вверх по ее телу, исследуя каждый изгиб, пока не останавливаются на ее округлых грудях. Я мог бы оставаться в таком положении всю ночь, ощущая на языке ее медовый вкус, а в гортани – неотразимый запах ее возбуждения, чувствуя, как покоряется ее тело… но мой член с каждой секундой становится все тверже, а терпение никогда не было мне присуще. Приподнявшись, я хватаю с кофейного столика презерватив и расстегиваю свои джинсы.

– Ты уверена, что хочешь этого? – спрашиваю я, прежде чем разорвать фольгу зубами.

Мелроуз проводит ровными белыми зубами по алой, словно роза, нижней губе и исступленно кивает.

– Может, я свихнулась… но я этого хочу.

Содрав с себя джинсы и «боксеры», я надеваю презерватив, потом сажусь на диван и беру ее за руку. Притянув Мелроуз к себе, я обхватываю ее голову ладонями и привлекаю ближе. Она медленно, по дюйму, опускается на мой член.

Беру обратно все, что я говорил о том, будто женщины идеальны снаружи и уродливы внутри… Мелроуз и внутри безупречна. Мягкая, влажная и тугая.

Коснувшись губами ее губ, я кладу ладони ей на бедра – они движутся кругами, приподнимаются и опускаются, и с каждым разом она принимает меня все глубже. Я хочу заполнить ее до последнего дюйма, взять ее так глубоко и сильно, как только смогу.

– Резче, – шепчу я ей на ухо, в то время как мои пальцы осторожно сжимают ее нежную кожу. – Как будто ты терпеть меня не можешь.

Запрокинув голову, Мелроуз скачет на моем члене, ее груди подпрыгивают при каждом толчке. Если бы я знал, что с ней будет так потрясающе, я, наверное, повел бы себя несколько иначе при нашей первой встрече.

Все эти соседско-половые отношения получились сложными, неловкими и запутанными, но ради нее я готов простить и это.

Я поддеваю пальцем ее подбородок, так, чтобы ее пухлые губы оказались рядом с моими губами, и снова наслаждаюсь клубничным вкусом ее ротика.

На экране идет матч – третий период, но впервые в жизни ни Карри, ни Томпсон меня не волнуют, потому что сейчас все мое внимание посвящено только Клейборн.

Утром в понедельник я сижу в кофейне «Riverwalk», обхватив ладонями чашку с кофе. С минуты на минуту должна прийти моя кузина Марица, и это хорошо, потому что мне нужно отвлечься – я никак не могу перестать вспоминать о вчерашнем безумии, случившемся в гостиной.

Сегодня утром, когда я проснулась, Саттер уже ушел на работу.

И хотя мне следовало бы понимать, что переспать с ним вчера вечером была нелучшая идея и что это потенциально может усложнить все, но я не могу не думать, как хорошо это было.

Нет.

«Хорошо» – это слишком слабое описание. Слишком общее.

Потрясающе? Невероятно? Безумно? Крышесносно?

Прошлый вечер заслуживает миллиона смайликов с сердечками в глазах и поднятыми большими пальцами.

В отличие от большинства мужчин в возрасте от двадцати до тридцати лет, он на самом деле знал, что делать. Он не обращался со мной, как с надувной куклой, не избегал смотреть мне в глаза. Он не отвалился и не захрапел сразу же после того, как все закончилось. Вместо этого мы просто бухнулись друг на друга, и он прижал меня к себе – не романтически, а скорее расслабленно, словно говоря «это было так хорошо, что я не могу пошевелиться, поэтому я просто обниму тебя».