Я захожу в дом и вижу, что он валяется на диване, глядя новости баскетбола по телевизору и одновременно листая что-то на телефоне.

– Почему ты дома? – спрашиваю я, вешая сумочку на спинку кресла.

– Мы как раз ждем приезда инспекции. Пока город не одобрит выполненную нами работу, мы не сможем продолжать, – объясняет он, не отрывая взгляда от экрана.

У меня еще есть в запасе несколько минут, поэтому я усаживаюсь напротив него.

– Значит, ты так и будешь торчать здесь весь день?

– Ага. – Он закидывает руки за голову.

– У меня сегодня прослушивание, – сообщаю я. Я уверена, что моя болтовня раздражает его, но я проверяю, пытаясь понять: действительно ли он груб со мной или мне просто мерещится? Может быть, он из тех мужчин, которые сперва трахнут тебя, а потом притворяются, будто ничего не было? – Но перед тем, как ехать туда, мне нужно выгулять Мёрфи, так что… – Я внимательно смотрю на него.

– Яс… но, – отзывается он, словно не понимая, почему я говорю ему все это.

Не то чтобы я ожидала, что мы станем лучшими друзьями после того, как переспали друг с другом. Но неужели ему так трудно быть немного общительнее?

Откашлявшись, я наклоняюсь вперед.

– Так что… насчет прошлой ночи?

Он переводит на меня взгляд.

– А, так мы не собираемся притворяться, будто ничего не случилось?

Я качаю головой, лишившись дара речи.

– Ты урод. – Я встаю и сердито встряхиваю волосами. Я зла не на него, а на себя. Мне следовало знать. Следовало доверять своей интуиции.

Конечно. Его поцелуи были жаркими, а его прикосновения зажгли во мне такое пламя, о существовании которого я и не подозревала, но мне следовало остановиться, прежде чем это зашло слишком далеко.

Я идиотка.

Это официальное заявление.

– Я не собиралась поднимать из-за этого шум, но мне казалось, что раз уж мы живем вместе, то, вероятно, следовало обсудить случившееся. Или, по крайней мере, вести себя по-взрослому и признать, что это случилось.

– Хорошо. Это случилось. И о чем тут говорить?

Я пожимаю плечами.

– Ни о чем, я полагаю. Или, может быть, о том, что это не повторится.

Саттер ухмыляется.

– Я серьезно, – говорю я.

– Знаю, что ты серьезно. Вот почему это ужасно смешно.

– Если бы я знала, что ты так к этому отнесешься, этого вообще не произошло бы, – говорю я ему. Я не понимаю мужчин. Как они могут быть такими горячими и холодными одновременно и при этом иметь наглость утверждать, будто это мы горячие и холодные разом.

Несомненно, Саттер получает приз в конкурсе хладнокровных и бессердечных мерзавцев.

– И на этом разговор окончен. – Я поднимаюсь в свою комнату и подхожу к вольеру Мёрфи. Я как раз сижу на корточках перед дверцей, отпирая тугой засов, когда дверь моей комнаты распахивается.

Я оборачиваюсь и вижу Саттера, стоящего в дверном проеме.

– Ты не можешь вот так врываться сюда. – Я выпрямляюсь, сложив руки на груди и чувствуя, как колотится сердце. Я не могу дышать: он смотрит на меня, словно лев на мышь, и я не могу удрать, потому что он хочет меня.

– Мне кажется, единственная причина, по которой ты решила поговорить о случившемся, – это то, что ты хочешь повторения, – заявляет он.

– Ты заблуждаешься.

Но, может быть, в этом есть крошечная крупица правды…

– Отлично, Мелроуз. Давай поговорим об этом. – Он делает шаг ко мне, сунув руки в карманы и приподняв плечи, на губах его играет улыбка. – Тебе понравилось, верно?

В горле у меня на миг встает комок, но я сглатываю его.

– Да.

– Мне тоже. Ты считаешь, что я чертовски горячий парень, верно?

Я киваю.

– Это взаимно, – продолжает он. – Но ты терпеть меня не можешь.

– Вот именно.

Я обнаруживаю, что почему-то прижимаюсь спиной к стене, а Саттер стоит так близко, что опьяняющий, древесный запах его лосьона после бритья наполняет мои легкие.

– Так что нам с этим делать? – спрашивает он. Я снова сглатываю ком в горле, когда его пальцы поддевают мой подбородок, так, что мои губы оказываются на одном уровне с его губами.

Жар у меня между бедер усиливается, и я пытаюсь дышать, борясь с предвкушением. Сцены прошлой ночи всплывают у меня в памяти, словно яркие вспышки: то, как его кожа соприкасалась с моей кожей, то, как его член все глубже и глубже погружался в меня…

Саттер чуть наклоняет голову, едва-едва касаясь губами моих губ.

Он меня дразнит.

– Мне нужно готовиться к прослушиванию, – ухитряюсь выдавить я в те микросекунды, что отделяют нас от умопомрачительного поцелуя.

Расстояние между нами увеличивается, но ненамного, и от прикосновения его пальцев к моим бедрам по коже у меня бегут мурашки.

– Очень жаль, – говорит он низким, гортанным голосом, глядя мне в глаза. – Что ж, удачи тебе на прослушивании.

А потом он уходит.

Входная дверь открывается и захлопывается, Мелроуз умчалась на прослушивание с горящими щеками и диким взглядом. А я остался, все еще чувствуя на языке сладкий вкус ее губ.

Она меня уничтожит.

С того момента, как открылся этот ящик Пандоры, я уже не владею собой – впервые в жизни.

И все же, если не принимать во внимание ее невероятную, неотразимую сексуальность, мы не можем допустить, чтобы это продолжалось. Она огонь, а я – бензин, и если пока только сыплются искры, то вскоре неминуемо вспыхнет пожар, а из подобных ситуаций никогда ничего хорошего не получается.

Нам нужно установить границы и дистанцию, прежде чем мы оба совершим какую-нибудь глупость, о которой потом пожалеем.

Как только шум мотора ее машины затихает в отдалении, мне на телефон приходит сообщение. Отчасти я ожидаю, что это от нее. Может быть, несколько знаков вопроса или, я не знаю, «спасибо» за мое сексуальное предложение мира.

Но это от моего младшего брата.

Я запускаю пальцы в волосы и тяжело вздыхаю, потом начинаю набирать ответ:

В подростковые годы мне приходилось видеть достаточно пьяных выходок и взрывов ярости со стороны отца. Может быть, я и был тогда слишком злоязыким стервецом, но Таккер – чертов святой, и он не заслуживает этого.

Поскорее бы настал июль.