— Дзы-ы-ы-ынь! — раздался пронзительный звон откуда-то сверху.

Напряглась каждой мышцой, которую можно было напрячь, перевела взгляд на потолок. Нечто неопознанное требует внимания на втором этаже. Причем требует неистово, изо всех сил надрывается. И жутко напоминает звон будильника.

Хороший журналист — любопытный, внимательный и незаметный журналист, который всегда стремится оказаться в гуще событий. А поэтому пойду-ка я гляну, что там творится. Авось не спалюсь. А если и спалюсь, то еще со школьных уроков ОБЖ помню — при нападении медведя следует лечь и притвориться мертвым. Тогда он подойдет, понюхает, поймет, что ты не представляешь для него опасности и уйдет восвояси. Проверим теорию.

Деревянная лестница на второй этаж нашлась быстро. Осторожно, стараясь не издавать лишнего шума, поднялась по ней и оказалась в небольшой комнатке с парой диванчиков и маленьким окошком. Звон стал еще громче и раздавался из коридора с правой стороны от лестницы. Прокралась и туда. Оставалось заглянуть в самую дальнюю из трех дверей, потому что «дзынь» стал уж совсем невыносимым. Ох уж эти древние механические будильники…

А вот и, собственно, хозяин берлоги во всей своей красе.

Морской звездой распластавшись на широкой кровати, Медведь сладко дрых под противный звон заливавшегося на прикроватной тумбочке будильника. Так сладко, что я аж сама не смогла подавить зевок.

Зимняя спячка? Так рано? Лето ж на дворе. Ты чего, косолапый? Сломался?

«Волк не должен слишком много времени проводить в стае, а Медведь — спать больше двенадцати часов в сутки. Я не говорю, что с каждым ты обязана наладить контакт, но… на всякий случай. Им важно не утратить последнюю человечность».

Слова Праха непроизвольно всплыли в моей голове, и я с недоверием покосилась на вопившее чудо советской механики.

Эта штука уже не помогает, да? И молодая лесная мамуля, кажется, догадывается об этом. И что делать? Будильник я переорать не смогу.

А Медведь блаженно улыбался и волоски на его бороде подрагивали в такт мерному дыханию.

Раздобыв кастрюлю и колотушку на первом этаже, я устроила в комнате оборотня целый концерт кастрюльного соло. Даже по лбу один разок приложила бородача, но нет. Глухо, как в танке.

— Ми-хай-ло-о-о! Вста-ва-а-ай! — вопила я ему на ухо. За плечо дергала, будильник надрывавшийся ему чуть ли не в рот запихала. Тщетно. Бессонницей оборотень явно не страдает.

Была у меня еще одна идея, но я отложила ее в дальний ящик до последнего. Пока эта идея не останется самым крайним вариантом. И, похоже, момент ее настал. Ничего сложного. Всего-то набрать в кастрюлю воды холодной из умывальника на кухне и опрокинуть на голову спящего красавца. Вряд ли он сможет проигнорировать такой напор.

«Запомни: лечь и притвориться мертвой, — повторяла я про себя, как мантру, поднимая кастрюлю над кроватью Медведя и сосредоточенно прикусив губу. — Лечь и притвориться мертвой, лечь и притвориться…»

Руки задрожали от тяжести. Не рассчитала малёх с весом, и в итоге полная кастрюля ледяной воды не то что опрокинулась, а прилетела Медведю целиком, как есть. Металлическая такая и натертая, прямо в лоб. Вот только с весом колотушки сравниться она не могла. М-да, ситуация…

— Агр-р-р-р! — вполне ожидаемо, но страшно до ужаса взревел некогда спящий, а нынче разбуженный и в крайней степени раздраженный оборотень.

Осталось ли у меня время на то, чтобы притвориться мертвой?!

Кажется, нет. Мужчина с округлыми медвежьими ушками в мгновение ока обратился в массивную бурую тушу, взревел, слез с кровати и навис надо мной, лежавшей на полу в незамысловатой позе Шивасаны. Излюбленная поза начинающих йогов, особенно после тяжелого трудового дня. Но глаза мои были широко распахнуты, потому что трудно оторвать взгляд от огромной скалящейся пасти над самым лицом.

«Хорошо живет на свете Винни Пух… от того поет он… эту песню… вслух…» — напевала я про себя, чтобы не сойти с ума от страха и хоть как-то успокоить бешено колотившееся сердце.

Если бы нюхом можно было поедать, то Медведь уже занюхал бы меня до смерти. Большой черный нос зарывался в мои волосы, скользил по лицу, шее, плечам…

Ежкин ты дрын. Стал бы Лис свидетелем этой сцены, страшно представить, что стало бы… с Лисом. Потому что эта бурая громадина не сожрет, так задавит.

Зажмурилась, когда медвежий нос ткнулся мне в глаз.

Полегче нельзя, эй? Я вообще-то в отпуске и острых ощущений не заказывала. Отдохнуть хотела на природе. Я. На природе, а не чтобы природа отдыхала на мне. Понял, нет?

— Как неловко, — неожиданно услышала я низкий мужской голос и резко распахнула глаза.

Лесной бородач вернул себе свой человеческий облик. Вернее, получеловеческий, потому что медвежьи ушки всё еще украшали его голову. Хвостик тоже должен быть, только не видно. Маленький он, хвостик медвежий. Пимпочка такая. Я в зоопарке видела!

— Хотела посидеть на моем стуле и поесть из моей миски? — расплылся оборотень в улыбке. От могучего зверя не осталось и следа. Хотя про ушки и пимпочку не забываем! — Но будить медведя — не самая лучшая идея.

— Я уже поняла, — сдавленно ответила я. — Но Прах сказала, что человечность… и всё такое.

Улыбка испарилась с лица мужчины. Взгляд его оторвался от меня и переместился куда-то в невидимую точку перед собой, а после лихорадочно забегал.

— Сколько ж времени-то? — наконец, в ужасе прошептал Медведь, вскочил с пола, схватил будильник в грубые руки и тихо выругался. Так, чтобы я не услышала. — Я ж сердце еще не рубил! Нельзя, нельзя отлынивать.

— Сердце? — переспросила я и села там же, где пару мгновений назад лежала. — Чье?

— А есть желание сходить посмотреть? — ответили мне вопросом на вопрос и поставили будильник обратно на тумбочку. Но моего ответа Медведь не дождался. — Тогда давай поторопимся, чтобы до темноты успеть. После заката там такая чертовщина творится, что у самого поджилки трясутся.

Чтобы у Медведя поджилки тряслись? Это что-то новенькое. А то, что у меня сердце до сих пор отбивает бешенный ритм — факт. Разбудила называется. Сделала доброе дело, оказалась полезна обществу. В следующий раз тысячу раз подумаю, прежде чем в среде местного общества человечность воспитывать. Я — пока еще человек и за сохранность своей человечности бороться нужно в первую очередь.

Пока еще человек…

— Давай, красавица. — Мужчина уже стоял позади меня на пороге комнаты, широко расставив ноги и едва не упираясь головой в верхнюю часть дверного наличника. — Время дорого. Для меня особенно.

— Ты так и не объяснил, куда собираешься, — напомнила я, но выбора у меня не было.

Не потому, что была обязана воспользоваться радушным приглашением и отправиться на местные лесные «развлечения» вроде рубки чьих-то сердец, а потому, что всё необычное пусть и пугало, но манило меня страшно. Я даже с участью своей непростой частично свыклась, благодаря присущему ей мистическому антуражу.