И вот тут-то мы начинаем понимать, что совсем не знаем, какой на самом деле была Юлия. Все авторы, к которым мы обращаемся за подробностями, считали, что ее стоит описывать – или им разрешалось ее описывать – самыми мягкими словами; поэтому для получения правдивой картины нам придется перепрыгнуть через четыре столетия и обратиться к Макробию. Ибо в необыкновенной мешанине «Сатурналии» Макробия, помимо вопросов литературной критики, обсуждения жара в человеческих телах и рассуждениях о том, что появилось раньше – яйцо или курица, нашлось место и для высказываний Цицерона и других, остротам Августа или разных людей по поводу самого Августа и, наконец, для главы, посвященной шуткам и выходкам Юлии. Сведения для нее Макробий взял частично из книги «О городской жизни» Домития Марса, написанной во времена Августа, и частично из аналогичной книги, созданной чуть позже. Таким образом, этому источнику можно доверять. Вот один абзац из «Сатурналии»: «Ей тридцать восьмой год – иными словами, если ее умственные способности были еще в порядке, хотя она уже приближалась к старости[10], то она злоупотребляла возможностями, которые предоставили ей богатство и ее отец. Она любила читать и, как было принято в ее кругу, очень много знала. Она была мягкой, человечной женщиной, совершенно лишенной жестокости, и обладала невероятным очарованием, и люди, знавшие о ее недостатках, поражались, насколько противоречив ее характер. Снова и снова, мешая снисходительность с суровостью, отец предлагал ей вести себя приличнее и завести более спокойных друзей; когда же он вспоминал о своих многочисленных внуках, которые были точной копией их отца, Агриппы, он стыдил самого себя и думал о ней только как о верной жене. Он тешил себя надеждой, что она все-таки невинна, несмотря на всю ее веселость и внешнее пренебрежение к условностям, и любил повторять в кругу друзей, что у него есть два ребенка, чьим прихотям ему приходится потакать, – правительство Рима и его дочь».

Юлия, как и всякая женщина, пыталась продлить свою молодость. Она очень рано начала седеть. Однажды Август пришел к ней и увидел, что ее служанки выдергивают у нее седые волосы. Он ничего не сказал, но однажды завел такой разговор:

Август: Что ты предпочитаешь – быть лысой или седой?

Юлия: Конечно, седой.

Август: Тогда зачем твои служанки стараются сделать тебя лысой?

И вероятность такого разговора очень высока.

Макробий приводит шутки Юлии, одна – вполне пристойная, другая – очень грубая. Прочие шутки смешные и легкомысленные. Однажды, одевшись очень строго, она сухо обняла отца. Накануне вечером он пришел к ней и был шокирован ее легкомысленным костюмом, но ничего не сказал; сегодня же он похвалил ее одежду. Она ответила: «Вчера вечером я оделась для мужа, а сегодня утром – для отца».

Однажды во время боя гладиаторов Август был потрясен поведением людей, которые окружали Юлию на стадионе, и тем, кто ей прислуживал. Он написал ей об этом в письме. Она ответила: «Когда-нибудь я и мои друзья тоже состаримся».

Во II веке до н. э. разразилась буря. Доносчики, воспользовавшиеся правами, которые давали им законы, сообщили, что Юлия разошлась вовсю. Август узнал о пирушках на форуме. И ему рассказали (несомненно, правду) о многочисленных любовниках Юлии.

Скандал можно было замять, отослав Юлию из Рима подальше. Однако Август решил предать его огласке. Он вел себя как одержимый, нарушая на каждом шагу законы – даже свои собственные. Поскольку Тиберий был далеко, Август решил действовать от его имени и развел их с Юлией. Признав истинность того, что ему довелось узнать, он написал письмо сенату, в котором в подробностях перечислил все ее выходки. Юлии не позволили даже защитить себя и выслали на остров Пандатерия (Вентотене) у побережья Кампаньи.

Август запретил, в случае ее смерти, хоронить ее в мавзолее Августа в Риме; кроме того, он жаловался, что если бы Мецен или Агриппина были живы, то он узнал бы всю правду о поведении дочери гораздо раньше. Когда ему сообщили, что одна из освобожденных рабынь покончила жизнь самоубийством, быть может опасаясь допроса под пытками, он воскликнул: «Жаль, что это не моя дочь!»

Два сына Юлии, Гай и Луций, вне всякого сомнения, были столь же потрясены поведением матери, как и их дед. И ее многообещающая дочь Агриппина тоже. Только два близких человека пожалели Юлию. Тиберий, живший на Родосе, написал Августу письмо, в котором умолял его вернуть Юлии ее личные вещи, а Скрибония, уже совсем старая женщина, по своей собственной инициативе уехала из Рима и поселилась на Пандатерии вместе с дочерью. Скрибония всегда придерживалась требований морали; может быть, именно поэтому Август с ней и развелся. Это была очень строгая дама, а строгость являлась характерной чертой римских матрон.

Остров Пандатерия (в наши дни – Вентотене) – лежит в тридцати одной миле к западу от самого крайнего мыса, расположенного в северо-западной части Неаполитанского залива. Длина этого острова – менее двух миль, а ширина нигде не превышает полмили. Из его древней истории до нас дошел лишь один факт – на нем обитало огромное количество полевых мышей, которые съедали проростки виноградной лозы. Это означает, что в древности на нем выращивали виноград, в то время как сейчас там растет несколько колючих грушевых деревьев.

На Пандатерии есть небольшой заливчик, который древние римляне вырубили в туфовых скалах; на самой северной оконечности острова стояла императорская вилла, похожая на крепость, несомненно оборудованная всем, что нужно для жизни. Теперь от нее остались руины, которые используют в качестве свалки. В древности здесь были рабы и гарнизон, следивший, чтобы туда никто не проник.

Чем же занималась здесь Юлия? Очень скоро ей – как и ее собственной дочери Агриппине и другим прославленным римским женщинам, сосланным на этот остров позже, – надоело рассматривать вулканические породы и любоваться театральным величием его утесов, омываемых морем и согреваемых солнцем. Ее утомили бесконечные ветра, благодаря которым он и получил свое современное название. В ясный день на горизонте были видны берега Италии, напоминавшие ей о лучших временах; а в хорошие и плохие дни огромная гора Сан-Стефана (где сейчас живут осужденные), высившаяся всего в миле от дачи, свидетельствовала о том, что бывают тюрьмы и похуже.

Компанию Юлии составляла мать; но, прежде чем допустить к ней посетителей, их тщательно осматривала стража, по приказу самого Августа. Ни один мужчина не мог попасть на остров – если, конечно, не был политиком или уродом. И даже на этом острове, где выращивали виноград, мстительный отец Юлии категорически запретил давать ей вино.

Римляне не преминули сравнить доброту ее матери с суровостью отца; неудивительно, что все считали, что Юлия наказана слишком строго. Протесты народа сначала не давали никакого результата, поскольку Август заявил, что скорее вода подружится с огнем, чем он освободит свою дочь. Люди стали бросать в Тибр горящие факелы, но Август никак не реагировал. Тем не менее через некоторое время он смягчился, и Юлии было разрешено покинуть Пандатерию и поселиться в Реджио в Южной Италии. Он даже признался, что сожалеет о том, что в письме, посланном им в сенат, слишком грубо выразился о ней.