Ее, должно быть, сильно согревала любовь невестки Антонии, которая, подобно ей самой, была очень занятой женщиной, посвящая все свое время управлению своими имениями и помощи бесчисленным просителям и друзьям.

Несчастья преследовали несколько поколений ее семьи. Юлия Старшая умерла в ссылке в 15 году н. э. в возрасте пятидесяти трех лет, и ее дочь тоже умерла в ссылке, в 28 году н. э. Из трех ее внуков Германик трагически погиб на Востоке в 19 году н. э., а через четыре года скончался и Друз, сын Тиберия. Поведение их вдов стало для нее источником постоянных неприятностей. Если верить слухам (а на этот раз они очень близки к истине), жена Друза Ливилла (сестра Германика и внучка Августы) оказалась замешана в убийстве своего мужа и была любовницей этого выскочки Сеяна. Этот слух распустила Агриппина – она сообщила всем, как само собой разумеющееся, что ее муж Германик был убит в Сирии. Его якобы отравила подруга Августы Планцина, жена губернатора Сирии, и это было сделано по прямому приказу Августы и Тиберия. Она, подобно Планцине, была женщиной не промах; обе в свое время принимали участие в командовании войсками, которые номинально подчинялись их мужьям. А теперь Агриппина, вцепившись в шестерых своих выживших детей, изображала безвинно обиженную и боролась против враждебного мира за их безопасность. У нее стали развиваться мании: оказавшись на обеде у императора, она упорно отказывалась притрагиваться к блюдам, которыми ее угощали, заявляя, что они отравлены. «Неужели ты думаешь, что тебя оскорбляют, не позволяя вести себя подобно царице?» – как-то спросил ее Тиберий, выведенный ею из себя. Она считала Сеяна сильным врагом (причем совершенно справедливо) и после шести лет воинствующего вдовства стала подумывать, не выйти ли ей снова замуж. Это был единственный признак слабости с ее стороны. Но когда она сказала императору, что хочет снова найти себе мужа, он отверг ее идею. Самый младший из ее правнуков, Гай Калигула, на короткое время поселился в доме своей прабабушки. Легко себе представить, как он ненавидел царившую там дисциплину! Он был очень остроумен и прозвал ее «Улиссом в римской юбке».

Но он недолго мучился – в 29 году н. э. Августа умерла. Ей было восемьдесят пять лет. Через двенадцать лет ее объявили богиней – это был один из первых законов Клавдия после его восшествия на престол. Впрочем, она была не первой римской женщиной, удостоившейся этой почести, – первой стала ее правнучка Друзилла, сестра Гая Калигулы, который причислил ее к лику богов после ее смерти в 37 году н. э.

«Она прекрасно дополняла своего мужа и своего сына: хитрая, как первый, и двуличная – как второй». Такой приговор вынес ей Тацит. Но правда заключалась в том, что она принадлежала по праву рождения к двум выдающимся римским семьям – Клавдиев и Ливиев, и в них не было более выдающейся женщины, чем Ливия.

Вскоре после смерти Августы Агриппина и ее старший сын, по письму Тиберия в сенат, были отправлены в ссылку на острова: Нерон – на Понцию (Понза), а Агриппина – на Пандатерию, которая когда-то стала тюрьмой для Юлии. Их не освободили даже в 31 году н. э., когда Антония сообщила Тиберию, жившему на Капри, свои подозрения о том, что Сеян хочет захватить власть, и он был убит. Как только правда о Сеяне раскрылась и все узнали, какую роль в его гибели сыграла Ливилла, ее вынудили покончить с собой. Агриппина, с которой стража на Пандатерии обращалась крайне жестоко, заморила себя голодом или была доведена до голодной смерти. Она умерла 18 октября 33 года н. э., через два года после насильственной смерти Сеяна. Спустя четыре года, став императором, ее сын Гай Калигула съездил на остров и привез в Рим прах своей матери.

В Риме все те восемь лет, на которые Тиберий пережил свою мать, люди вспоминали о ней с благодарностью, которой она не дождалась при жизни. Они были уверены, что она сдерживала проявление его дурных черт и что все ужасы его правления в последние годы власти проистекали из-за того, что влияние матери прекратилось. Об этом говорит и Тацит, хотя это противоречит всему тому, о чем он писал раньше.

Антония закончила свою жизнь, как и жила, спокойно. После смерти Ливии она забрала внука Гая Калигулу к себе, и он жил там вполне счастливо, пока Тиберий не вытребовал его на Капри. Став императором, Гай решил окружить ее такими же почестями, какими пользовалась Ливия, и даровать ей титул Августа, но она скромно отказалась; тем не менее Антония стала жрицей богини Августы. Если бы она прожила дольше, то вполне могла бы сдержать Гая в его эксцессах, ибо все знали, что он ее глубоко уважает. Но она умерла 1 мая 37 года н. э., через шесть недель после его воцарения.

Супружеская измена для Мессалины была делом привычным и повседневным, и Силий потребовал перестать скрывать свои отношения как раз в то время, когда ей уже самой хотелось устроить какой-нибудь скандал. Силию, должно быть, самой судьбой было назначено лишиться разума; а может, он решил, что надо пойти на риск сейчас, чтобы потом избежать более крупных скандалов. Он говорил ей, что, поскольку у них много друзей, которые боятся за себя не меньше, чем они с Мессалиной, им не стоит ждать, когда император умрет собственной смертью; что, пока люди не совершили никакого преступления, никто не сможет обвинить их в том, что они строят планы на будущее, что для вульгарного преступления нужна смелость и полное отсутствие стыда. Он заявил, что, не имея ни жены, ни детей, готов жениться на Мессалине и усыновить Британника[12]. Какими бы буйными ни были приступы гнева у Клавдия, он ни за что не поверит в то, что она готова его убить; поэтому, опередив его, Мессалина избавится от своих страхов, а ее власть ничуть не уменьшится.

Но Мессалина колебалась, и вовсе не потому, что любила Клавдия, а из опасения, что, получив верховную власть, Силий может изменить свое отношение к ней. Пока она опасна – это ему нравится, а когда опасность исчезнет, он станет презирать Мессалину за ее склонность к изменам. В то же время сама эта опасность – последнее удовольствие для отъявленной распутницы – заставляет ее страстно желать брака с Силием. Поэтому сразу же, как представилась такая возможность – Клавдий уехал в Остию, чтобы принести жертву богам, – Мессалина и Силий официально вступили в брак.

Я понимаю, что такое может придумать только автор романов – в городе, где все друг друга знают, никто не мог ощущать полной уверенности в том, что их брак останется тайной. Более того, трудно себе представить, чтобы назначенный, но еще не вступивший в должность консул и императрица выберут день и пригласят свидетелей для подписания брачного контракта, заключаемого «ради рождения детей»; что императрица выслушает слова брачной церемонии, примет вуаль и принесет жертвы богам; что Мессалина и Силий займут свои места на брачном пиру, поцелуются и обнимутся и, наконец, проведут вместе ночь, как новобрачные. «Все эти факты, которые я вам привожу, сообщили мне люди старшего поколения», – безо всяких выдумок писал Тацит.