Джаред со злостью посмотрел на него.

— Ты бы считал также, если бы это была Сими?

— Ты знаешь ответ.

— А ты знаешь, почему я хочу, чтобы его у меня забрали.

Вполне справедливо. Нет ничего хуже, чем иметь незащищенноеслабое место, на которое охотятся все вокруг. То, которое используют дляконтроля твоих поступков и для твоего подчинения. Эш понимал это лучше, чем кто-либо.И он сочувствовал ситуации Джареда.

Вздохнув, Эш сменил тему на ту, которой он, возможно, мог быуправлять.

— Так почему тебе приказали убить Ника?

Джаред натянул пальто обратно.

— Он — последний из рода малахаев.

Эш рассмеялся от абсурдности этой идеи.

— Ник Готье — малахай? Да брось, Джаред. Давай колись.

— Я не шучу. Он действительно последний из их потомков.

Изумленный Эш разинул рот. Ник Готье? И все же, каким бынелепым это ни казалось, эта странность удивительно имела смысл. Необоснованнаямощь Ника. Неспособность Эша контролировать его…

Черт.

Как он мог проглядеть?

Ты не присматривался. Да и кто бы стал? Они ведь считалисьвымершими.

— Не мучайся так, — мягко сказал Джаред. — Его силы былисвязаны и скрыты, почти как у тебя, когда ты был человеком. Они проявились лишьпосле того, как на него напал Война.

— А Ник знает, кто он?

Джаред покачал головой.

— Моя работа — убить его прежде, чем он это выяснит.

— Я не могу позволить тебе это сделать.

— У тебя нет выбора. Также, как и у меня. — Он исчез прежде,чем Эш смог вымолвить хоть слово.

— Джаред!

Сефирот его проигнорировал.

— Проклятье!

Если Джаред найдет Ника прежде него, парень будет мертвееживотного, которого переехали еще пять часов назад.

— Что-то ты выглядишь слишком самодовольно.

Страйкер оглянулся через плечо, чтобы увидеть разглядывающуюего Зефиру.

— Я заполучил тебя. Так почему бы мне не быть довольным?

— Я могу привести миллион причин. Начать хотя бы с того, чтомое желание убить тебя сильнее, чем дышать. Что до остальных, предпочтешь,чтобы я перечислила их по степени важности или в алфавитном порядке?

Он рассмеялся.

— Скажи честно… Ты скучала по мне?

— Нет.

Эти слова больно его ранили.

— Ни разу?

Она сложила руки на груди.

— Знаешь, что я вспоминала о тебе, Страйкер? Последние слова,что ты сказал мне. «У меня нет причин оставаться». А потом ты вышел из моегодома, даже ни разу не оглянувшись. «Нет причин оставаться», — сказал ты. Ниединой. — Она опасно сузила глаза, глядя на него. — Ты разбил мое сердце теминесколькими словами. Лучше бы ты тогда ударил меня.

Страйкер замер в нерешительности, та ночь так ясно предсталав его воображении. Зефира стояла перед ним со слезами на глазах. Но ни одна изних так и не упала. Он восхищался ее силой. Больше всего он хотел притянуть еек себе и сказать, что ему наплевать на отца. Что она — единственная, кого онлюбит, и он умрет, защищая ее.

Останься он с ней, отец, несомненно, убил бы ее. А если быАполлон сам этого не сделал, то оказал бы эту честь Артемиде. В то время Зефирарожала его ребенка, и он мог потерять их обоих. Вот так фантастически мстителенбыл Аполлон. Страйкер пытался объяснить это Зефире, но она отказываласьслушать.

« Тогда я умру, любя тебя», — вот ее ответ на все егодоводы.

Это была жертва, которую он не мог принять. Он думал: «Пустьлучше она его ненавидит и останется жива, чем продолжит любить и умрет».

Если бы он только знал, что их ждет в будущем.

— Я не это имел в виду.

Она презрительно усмехнулась.

— Конечно, нет. Ты был беспечным и все такое. Но меня теслова больше не волнуют.

— Если бы это было так, ты бы их не запомнила.

— Не обольщайся. Я вычеркнула тебя так же, как и ты меня.Мне никто не нужен, кроме Медеи. Ну, может, только еще твоя смерть.

— Итак, мы снова вернулись к этому.

— Мы всегда будем к этому возвращаться.

Страйкер бы выругался, но если честно, он это заслужил. Онаправа. Он ушел и ни разу не оглянулся.

Нет, не правда. Он оглядывался. Часто. Он вспоминал время,проведенное вместе. Вспоминал, как она выглядела утром, когда прижималась кнему. Как робко и пристально смотрела на него, словно могла съесть его живьем.

Он ненавидел себя за то, что отказался от всего этого.Отказался от нее.

Вздохнув, он направился к двери.

— У меня есть обязанности, которые нужно выполнять. Есличто-нибудь понадобится, позови Дэвина. — Не говоря больше ни слова, он вышел.

Зефира наблюдала, как он уходит, оставляя ее одну в комнате.Выражение боли в его серебристых глазах заставило ее страдать, и она ненавиделасебя за эту слабость. Почему она все еще хотела поддержать его, после всего,что он ей сделал?

Да, она хотела выцарапать ему глаза и бить его до тех пор,пока он не умрет.

Но за этой злостью и болью была частичка ее, которая все ещелюбила его. Частичка, которую она так старалась игнорировать и предатьзабвению. Он был скотиной и трусом.

Он — отец твоей дочери.

И что с того? Биологический донор, бросивший их. Это неделает его отцом. Это делает его засранцем. Ее ярость возродилась с новойсилой. Она оглядела комнату, в которой он спал. Довольно невзрачная. На кроватипокрывало цвета бургунди. Окон нет. Небольшой комод, голые стены.

— Живешь, как медведь в пещере.

Не было даже книги на тумбочке. Сразу напрашивался вопрос,зачем тогда она нужна. Однако верхний ящик был приоткрыт. Возможно, книга былавнутри. Любопытствуя, Зефира подошла и открыла его.

У нее перехватило дыхание.

На дне ящика лежала последняя вещь, которую она ожидалаувидеть вновь. Вручную расписанная мозаичная плитка — свадебный подарок,заказанный им для нее. На Зефиру обрушились воспоминания, когда она пристальноразглядывала собственный выцветший образ в древнегреческой одежде. Светлыепереплетенные волосы завитками ниспадали вниз, обрамляя ее лицо. В большихзеленых глазах читалось выражение совершенной невинности. Она совсем позабыла осуществовании этой плитки.

А Страйкер не забыл. Он сохранил ее несмотря ни на что. Апод ней были другие мозаики с изображением мужчин, поразительно похожих нанего. Одна из них особенно привлекла ее внимание. Трое мужчин, похожих лицом ифигурой, одетых в одежду 1930-х. Они положили руки друг другу на плечи исчастливо улыбались.