И так началась битва между жизнью и смертью, которая продолжается по сей день.

Досан замолчал. Риё смотрел на него с открытым ртом; прошла целая минута, пока мальчик понял, что история закончилась. Даже Кенжиро казался загипнотизированным. – Иногда, сказал старый монах, - родитель должен думать о своих детях больше, чем о себе. Если бы Инаме поступил так, возможно, нам, смертным, не пришлось бы сталкиваться со страхом и горестью смерти. Но в своем эгоизме, он думал лишь о себе, и позабыл, что эффект его решений не заканчивается на нем. Он не подумал, что было лучше для Ребенка, и дорого заплатил за это. Возможно, это сложно понять, и еще тяжелее принять, но в итоге, принять это необходимо. – Досан протянул руку и взъерошил шерсть волчонка. – Ты понимаешь меня, Риё?

Мальчик долго молчал, опустив глаза на ерзающего щенка в его руках. Наконец, он медленно кивнул. – Думаю, да, Учитель Досан. – Когда он поднял лицо, еще одна слеза стекла по его щеке; на этот раз, он не спешил вытереть ее. Он поднялся на ноги. – Думаю, я помню, где нашел Кенжиро; Может, его мать уже вернулась.

Досан кивнул. – Вероятно.

- Учитель Досан?

- Хмм?

- Что сделали мои родители, покинув свой дом? О чем они думали? От чего они отказались?

- Я не знаю. Почему бы тебе не спросить их?

Мальчик немного подумал, и кивнул. – Я спрошу! Спасибо, Учитель Досан!

Риё убежал, исчезнув в пелене окружавших их деревьев. Досан встал, и стряхнул траву со своей одежды. Ему еще многое предстояло сделать. Пора была продолжать дела жизни.

Оковы Льда и Пламени

Jay Moldenhauer-Salazar

Сейтаро Ямазаки наблюдал за девушкой, вошедшей в его комнату. Она была бледной, худой и неловкой. Ее глаза были широко распахнуты, отчасти потому, что свет здесь был тусклый, но в основном оттого, что это было ее естественное выражение лица. Девушка прижимала к груди, словно ребенка, несколько потертых футляров со свитками.

- Дядя? – обратилась она в темноту, все еще не привыкнув к ней. Комната была просторной – скромной, но достойной – с двумя одинокими свечами, горевшими по обе стороны от деревянного кресла Сейтаро. Дерево было бесценным так глубоко в горах Сокензан, подтверждающим влиятельность старика. И впрямь, жилище было огромным, способным вместить в себя целую деревню, в тяжкие времена. На расстоянии оно выглядело скорее горной крепостью, чем домом старика и его брата.

Сейтаро пошевелился в кресле, разминая суставы, измученные возрастом и сражениями. Кресло отозвалось со скрипом. Услышав звук, девушка резко поклонилась, случайно выронив несколько свитков на пол.

- Приветствую тебя, Марико, - произнес он тонким голосом. Он ненавидел то, во что превратился его голос в старости. – Мне сказали, ты искала меня.

- Да, дядя, - сказала Марико, поднимая футляры со свитками, выронив еще больше на пол. – У меня так много вопросов.

- Спрашивай, Марико, но сначала, у меня есть вопрос к тебе.

Девушка замерла, прекратив собирать свитки. – Да, дядя? – Ее глаза были невероятно огромными в свете свечей.

- Ничего серьезного, дитя. Я лишь хочу знать, как проходит твое обучение в Минамо. – Он улыбнулся редкозубой улыбкой.

- Ах, отчасти, поэтому я пришла, дядя. Учеба идет хорошо. Настоятели говорят, однажды я стану великой йюши.

- Хорошо. Мы все должны дружить с магией в этой жизни. И все же, полагаю, было бы чрезмерным, надеяться, что однажды, ты забудешь дорогу в великую школу, и примешь жизнь воительницы, а не ученой?

Марико поклонилась с уважением. На этот раз она крепко сжала свитки. – Я вполне согласна с этим, Дядя.

- Да, да, - Сейтаро нетерпеливо отмахнулся от угодничества девушки. – Конечно. Просто я никогда не встречал великого мага, любившего что-нибудь, кроме слов. Воины, тем  временем, обладают любовью ко всему в жизни.  Всему, - засмеялся он, - кроме, возможно, слов и магов! Ах, славная жизнь, жизнь воина. Я когда-нибудь рассказывал тебе о наших с Шуджиро самурайских тренировках под началом этого пса, Конды?

- Рассказывали, дядя.

Сейтаро нахмурился. – Ах, жаль. Мне нравится об этом рассказывать.

- Как раз Вашу жизнь, как воина, я бы и хотела обсудить, дядя, и Вашу службу на войне.

Сейтаро поднял седую бровь. – Правда? Задавай тогда свои вопросы, дитя.

Марико сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. – Просто все в деревне почитают вас с дядей Шуджиро. Они называют вас героями Войны Ками. – Ее голос замолк, словно, не зная, как продолжить.

- Так и должно быть, - надменно произнес Сейтаро, выпрямляя сгорбленную спину. – Мы с Шуджиро сражались во многих битвах на войне, всегда плечом к плечу. Мы повергли бессчетное количество ками.

- Как Вы часто и говорили мне, дядя. Просто… - Она снова запнулась.

- Говори, дитя! Задавай свои вопросы, или дай старику поспать!

Марико поклонилась, избегая его хмурого взгляда. – Просто я прочла все о Войне Ками в больших библиотеках, дядя. Я почти четыре года прочесывала свитки, глотая каждое слово в Описаниях Войны Ками, равно как и менее ясных текстов. И, и…

- …и не смогла найти ни единого упоминания, ни о твоем двоюродном дяде Шуджиро, ни обо мне, да? – Спросил он с неожиданным смущением.

Марико не отводила глаз от пола. – Как такое возможно, дядя? Если вы истинные герои, как история смогла забыть о вас?

Сейтаро усмехнулся. – Эх! Не все герои увековечили свои имена на Тропе Ганзан, или при Битве Шёлка, дитя, лишь несколько истинных героев войны освещены в твоих свитках. Но я расскажу тебе короткую историю, чтобы облегчить твой разум. Сядь, дитя, сядь и послушай. Я объясню, почему история позабыла твоих двоюродных дядюшек, в то время как эта деревня, все еще о них помнит.

Девушка подняла взгляд своих распахнутых глаз. Она села, скрестив ноги, на пол, аккуратно сложив рядком футляры со свитками