Хаос. Плетеные корзины валялись разбросанные на земле, их содержимое забыто жителями, метавшимися во все стороны. Одну женщину кто-то толкнул в спину, и она, споткнувшись, упала к ногам Сейтаро. Ее широко распахнутые глаза остановились на его красном доспехе и черной алебарде, которую он все еще сжимал в руке.

- Помоги нам! – Вскричала она. – Ками пришли!

Шуджиро вышел из хижины, указывая пальцем на восток. Взгляд Сейтаро проследовал за рукой брата.

Фигура, вдвое выше человеческого роста, текла по воздуху, словно шелк, приближаясь к ним. Его тело представляло собой сплетение полупрозрачной кожи, оранжевого и зеленого цветов, и багровой чешуи. Тьма окутывала существо, словно рваный плащ, от чего невозможно было отличить его конечности от массы тела. Его голова была наиболее пугающей частью образа – гладкая белая театральная маска, изображавшая улыбающееся женское лицо. Вокруг ками кружили другие театральные маски, бестелесные и охваченные огнем.

- Деремся? – спросил Шуджиро, пылая скрытыми в тени шлема глазами.

- Деремся, - согласился Сейтаро, сжимая оружие. В нем вновь вспыхнул огонь. – Теперь мы должны стать стражами. Отец призвал нас сюда за помощью, и мы подвели его, подвели его прискорбным и позорным убийством. Мы давно подвели Конду, также как и Годо. Больше я никого не подведу, брат. Я клянусь здесь и сейчас, что ками не коснутся ни единой хижины и не причинят вреда ни единому ребенку!

Шуджиро улыбнулся, вращая своими клинками.

Они бросились в бой.

*   *   *   *   *

- Вы победили ками? – затаив дыхание, спросила Марико.

- Победили, - сухим голосом сказал Сейтаро. Он не ожидал горечи, которую принесла ему эта история. – И каждого ками после него. Эта деревня никогда не страдала от нападений ками на протяжении войны и после нее, благодаря нам с Шуджиро. Мёдзин прошептал мне, что ками теперь опасаются нашей деревни. – Он встряхнулся и улыбнулся Марико. – Поэтому, как видишь, для этой деревни мы достойны называться героями, даже если твои свитки не знают наших имен.

- Почему вы не рассказывали об этом никому за пределами деревни?

- А! Кому мне рассказать? Мы не вернулись ни в армию Конды, ни в орду Годо, и наверняка считаемся там мертвыми или дезертирами. После возвращения домой прошло столько лет, мы с твоим дядей Шуджиро никогда больше отсюда не уходили.

- Теперь прости меня, дитя, я должен просить тебя уйти. Мне давно уже пора спать и ждать, когда смерть заберет меня. Желаю тебе безопасно добраться до школы.

Марико поклонилась медленно, с глубоким уважением. – Как скажете, дядя. Благодарю Вас за то, что поговорили со мной. Только… я бы желала прийти еще раз, прежде чем я вернусь в школу, может быть, Вы сможете рассказать мне еще о Ваших сражениях?

Сейтаро поднял глаза, и ему показалось, он заметил проблеск улыбки на губах девушки. В ее глазах ярко горел огонь свеч. – Уж не соблазнилась ли ты жизнью воина, дитя? Хммм. Да, приходи еще.

Она широко улыбнулась его словам и принялась собирать футляры со свитками. Когда она дошла до двери из комнаты, Сейтаро окликнул ее, - Правда, есть один вопрос, который ты никогда не должна задавать мне.

Марико остановилась, взглянув на него своими широко раскрытыми глазами.

- Никогда не спрашивай меня, почему мы с Шуджиро больше не говорим друг с другом. Если решишь, что должна это знать, отыщи Шуджиро в другой части этого дома и спроси его, хотя я сомневаюсь, что он станет говорить с тобой больше, чем другими. Если спросишь его об этом, я вышлю тебя отсюда, и мы никогда больше не увидимся. Я буду отказывать в аудиенции любому, кто скажет, что знаком с тобой, до тех пор, пока буду дышать. Ты поняла меня?

- Поняла, дядя. Я не стану спрашивать.

- Хорошо. Теперь ступай.

Деревянная дверь захлопнулась, оставив его в тишине. Окруженный темнотой, Сейтаро Ямазаки сидел один, слушая биение своего сердца.

Щит Дракона

Jay Moldenhauer-Salazar

Казуки протер глаза ото сна, взбираясь по Спиральной Тропе. Он надеялся, что не опоздает на тренировку из-за вызова Учителя Рокуана. Возможно, думал он, если Учитель лишь хотел сказать ему пару слов, он еще сможет провести утреннюю медитацию до рассвета. Его босые ноги спешно и проворно пробирались вверх по храмовым ступеням.

На самом деле это были вовсе не ступени, как и храм не был строением, возведенным руками смертных. Деревья исполинских размеров изгибались и росли вбок на несколько сотен футов, переплетаясь друг с другом, образуя плотный круг из своих стволов, известный просто, как Стена. В центре Стены росло дерево настолько огромное, что Казуки полагал, что оно было самым крупным во всем лесу Дзюкай, крупнее даже, чем Босейдзю, или Центральное Древо, хотя, по правде, он никогда не путешествовал ни к тому, ни к другому. Великое древо Фудайдзю, и окружавшая его Стена служили Козаки храмом и домом. Узловатые наросты, окружавшие ствол громадного дерева, и были Спиральной Тропой, по которой он поднимался с самого детства.

Много поколений назад, как гласит легенда, монастырь ордена лесных монахов был уничтожен набегом стада лесных горалов. В руинах уцелел лишь их священный колокол, который они пронесли через Дзюкай, пока не нашли это дерево, защищенное естественным ограждением. Монахи вложили колокол в ствол Фудайдзю, и расположились за его Стеной. Каждый год сотни людей и посвященных паломничали к Фудайдзю для молитв, погружались в естественную красоту природы, и испытывали свои боевые навыки в поединках с лучшими монахами Ордена.

Казуки нахмурился, В последнее время до них также донеслись слухи о войне, слухи, взбудоражившие Орден Священного Колокола, словно муравейник от удара ногой. Мог ли вызов Учителя Рокуана быть как-то связан с этими слухами? Казуки продолжал огибать дерево, взбираясь все выше, ускоряя шаг в предрассветной мгле. Его мозолистые ступни шаркали по гладкой, истоптанной коре, издавая единственные звуки, помимо его собственного дыхания.

- Приветствую тебя, Казуки. Ты как раз вовремя.

Казуки согнулся в почтенном поклоне. Он был так глубоко погружен в беспокойные мысли, что и не заметил, как добрался до верха. На плоской ветви, шириной с лодку, стоял Учитель Рокуан, созерцая лес Дзюкай. Он был стар, его седые волосы спадали почти до пояса, и, тем не менее, все еще полон сил. Его поза с широко расставленными ногами говорила о твердости и