Рядом на стуле сидел Геннадий Степанович.

– Это ты молодец, Николай, такое дело раскрыл. Второе убийство за 50 лет, – сказал шеф. – Техника на живца твоя, сработала, Климчук. Хоть я и не верил в это.

Дверь открылась, в проем заглянуло хорошенькое личико с длинными ресницами.

– Ой, здрасьте, Геннадий Степанович, «Рабочая Правда»! – улыбнулась девушка. – А я за комментариями. К уважаемому маньяку.

– Потом, Олеся, потом, – махнул рукой Геннадий Степанович.

– Так значит, ты это у нас Елагину-то прикокнул, – опять заорал Колька. – А я ведь верил тебе, Волков, верил. А ты вот оно как. Руками родственницы он ее, Геннадий Степанович. Она в доле была. Квартиру хотела получить. Вот он ее и подговорил. Подельница она его была, родственница-то. А тут баба видно покаяться решила, в церковь пошла. Он-то ее и прирезал тоже.

Волков ничего не мог сказать. У него болела челюсть и гудела башка. Он думал только о том моменте, когда он останется в тишине.

– Это ты, Нинку-то, – прошептал Волков. – Меня то есть. И девочку.

Колька размахнулся и вдарил Волкову по лицу.

– Тихо, тихо, – успокоил его Геннадий. – Ты нам его внешний вид это самое, сохрани. Его же по телевизору еще будут показывать.

– Радуйся, скотина, – плюнул Колька. – Первый канал тебя спас, понял?

Волков лежал в душной сырой камере на полу.

У него не было сил подняться. Болело сердечко. Он ни о чем не думал, ни на кого не злился. Ему было как-то все равно. Наконец-то он думал только о душе.

Что бы он хотел сделать в своей жизни? Он пытался вспомнить свои ощущения, когда был студентом, когда казалось, что жизнь дает ему только самое лучшее. У него были грандиозные планы на жизнь, но какие – почему-то вспомнить он не мог.

93-й год. Не Горбачов, и не перестройка, и не Ельцин, и не ваучеры, и не Гайдар, а что-то другое в тот год украло всю его жизнь. Если бы он знал, кто или что именно виновато в этом, он бы сделал все, чтобы смести это со своего пути. Но пока он был похож на борца с собственной тенью.

Закрывая глаза, он представлял себе 93-й год так явно, что даже запахи стали ощутимы. Ему, например, казалось, что он жует «бубль-гум» именно тот знаменитый вкус «бубль-гума».

Его челюсти двигались, а в голове стучало «Да что я там жую, у меня же нет ничего». Но он открыл рот и с удивлением обнаружил жвачку.

Он очнулся на проспекте Ленина, в самом центре. Весь он был захвачен торговцами. Кто-то предлагал книги, кто-то косметику, кто-то какие-то заграничные шмотки.

Какой-то парень с кучкой студентов и нищих пили пиво и выкрикивали лозунги.

– Долой всех! – кричал парень. – Долой капитализм!

– Долой! – вторило ему его окружение.

– Долой коммунизм!

– Долой! – кричала толпа.

– Долой всех! Анархия! Свобода! Группа крови на рукаве, мой порядковый номер, – ревел он.

– Порядковый номер, – вторила толпа студентов.

Волков шел дальше по проспекту и слышал, как из окон, из машин, из каждого утюга неслось:

«Happy nation…

We're traveling in time

Traveling in time

Tell them we've gone too far

Tell them we've gone too far

Happy nation come through

And I will dance with you

Happy nation»

Волков бежал, он боялся опоздать. Он задыхался от быстрого бега, но не мог остановиться, мысль, что все возможно изменить подгоняла его.

Он прибежал к квартире 41 и стал барабанить.

– Ну чего тебе? – вышел всклокоченный Егорыч.

– Ваша жена дома? – спросил Волков.

Егорыч был явно не трезв, от него пахло хорошей попойкой.

– Бывшая жена, – гневно заорал Егорыч. – Не жена она мне больше! Встречу – убью.

– Она ведь с рыжим? Соседом вашим? – осторожно спросил Волков.

Егорыч схватил за грудки Волкова, и с размаху вдарил ему по лицу. Дверь захлопнулась. Волков сплюнул кровь и подумал, что под глазом точно будет фингал.

Он сбежал по лестнице. По пути он спросил у мальчишки который час.

– Одиннадцать, – беспечно крикнул тот.

– А минуты? Сколько минут?

– Двадцать минут двенадцатого!

У Волкова оставался ровно час. Теперь он знал. События похожи на гвозди, если забиваешь со стороны шляпки, обязательно вылезет из другой стороны.

Нужно быть очень осторожным, чтобы не натворить дел.

Пробегая, он услышал плач какого-то подростка. Среди всеобщего шума, орущей музыки и телевизоров, этот плач выбивался, резал уши. Он остановился и поднял голову.

На подоконнике десятого этажа стоял подросток лет 9, и отчаянно плакал.

– Стой, – закричал Волков. – Ты что прыгать собрался? Нашел момент!

– Отвали в натуре, слышишь! – грубо и плаксиво ответил мальчик.

Что-то в его голосе показалось Волкову знакомым.

– Стой, – закричал Волков, – у меня есть для тебя сообщение. У тебя же кошка есть, так?

– Ну, есть, – удивился мальчик.

– Если ты не закроешь окно, она выпадет! – крикнул Волков.

Подросток на секунду затих, потом прикрыл своим телом окно.

– Дешевые фокусы, дядя, – закричал подросток.

На улице стала собираться толпа. Вызвали скорую, милицию. Волков поднялся на десятый этаж. Он прозвонил все квартиры, но никто не открыл. Тогда он наудачу толкнул одну из дверей. Она поддалась и открылась.

Он зашел в коридор. Воняло алкоголем и немытыми носками.

– Подойдешь – я прыгну, понял?! – истерически заорал подросток.

– Хорошо, не буду подходить, – согласился Волков. – А где твои родители?

– Там, на кухне, – уже тише сказал подросток.

Волков зашел на кухню. Представшая его взору картина ужасала. За столом в пьяном угаре с нечесаными волосами спала женщина, на полу в какой-то зловонной луже валялся мужчина лет сорока с одутловатым лицом. Наконец, клубочком под окном свернулся еще один пропойца.

Волков закрыл дверь и вернулся в комнату.

– Ну что, познакомились? – усмехнулся подросток.

– Познакомились, – вздохнул Волков.

– Ненавижу их, убил бы! Уби-и-ил! – закричал мальчик.

– Знаешь что, – сказал Волков. – Мы с тобой еще подружимся, потом. Хорошим ты парнем будешь. Давай-ка слазь оттуда.

– Нечего меня сказками кормить, дядя, – ответил подросток. – Сыт! По горло!

Волков и хотел бы рассказать Долговязому, как потом все будет хорошо и легко, но не мог. Рассказывать было нечего, и он молчал.