в темные жуткие глаза, от многообещающего оскала била дрожь ужаса… Наверно, ужаса… И слов в голове не появлялось никаких, чтоб хоть как-то воздействовать на него, остановить это безумие.

Почувствовав, как грубые пальцы опытно скользнули по промежности, сжалась и протестующе застонала, но, судя по довольно блеснувшим звериным зрачкам, мой стон Волк воспринял сигналом к действию, потому что дальше все понеслось с дикой скоростью, и я не успевала реагировать на происходящее.

Мгновение — и властная ладонь заставляет прогибаться еще сильнее, практически лечь грудью на столик, благо, его ширина это легко позволяет.

Еще мгновение — и шелест одежды за спиной указывает, что намерения у Волка очень серьезные, что он не играет больше! У меня внутри — ужас чистый, кристальный! Ведь так нельзя… Прямо тут, прямо стоя… Это же… Разврат… Единый, какой разврат…

А еще через мгновение даже этим мыслям не находится места в голове, потому что Волк делает первое жесткое движение, сразу заполняя меня до упора!

И это больно! Единый, так больно! У меня там все еще живо, все еще помнит его недавние несдержанные вторжения, там словно открытая рана!

Я кричу, не в силах терпеть происходящее, и Волк легко заставляет замолчать, наглухо закрыв рот ладонью.

И ускоряется.

Я не могу сопротивляться его напору, только с ужасом смотрю в зеркало на себя, в свои безумные испуганные глаза, на темную, особенно на контрасте с белой кожей, ладонь на своих губах, в черные, со звериными отблесками, глаза Волка, жадно изучающего мое лицо. Ему нравится происходящее, его будоражит все сильнее и сильнее, и я это чувствую каждым сантиметром своего измученного тела!

Движения все жестче, я не в силах даже стоять, он просто держит на весу, не позволяя упасть, а потом наклоняется и длинно лижет покорно склоненную шею. И смотрит при этом в зеркало. Мне в глаза.

И кажется, что сама тьма за спиной, что меня поглощают, убивают, сжирают…

— Мокрая какая принцесса… — хрипит он довольно, не останавливаясь, — хочу твои губы… Будешь тихой? А то сюда зрители сбегутся…

Мне сама мысль, что кто-то может зайти и застать нас, кажется настолько чудовищной, что едва сознание не теряю от ужаса.

Волк, поняв, что я уже не способна кричать, убирает ладонь от губ, тянет меня к себе и, развернув, глубоко и жадно целует.

И я… Покорно раскрываю рот, позволяя ему делать все, что захочется. Это жутко, это страшно, но я понимаю, что все внутри сжимается в невозможном желании разрядки. Он испортил меня, жестокий развратник! Он показал мне, как это может быть, насколько стыдное удовольствие бывает оглушающим…

— Еще, принцесса, еще, давай еще чуть-чуть… — хрипит он, нанизывая меня на себя с такой силой, что туалетный столик трясется и стучит о стену. Его глаза в зеркале безумны, черны, в них уже нет ничего человеческого, зверь смотрит на меня из мрака.

И я умираю в его взгляде. Растворяюсь и падаю на самое дно самого глубокого ущелья… И это так сладко: падать и разбиваться. Противоестественно сладко…

В ту ночь Волк ушел от меня только на рассвете, замучив и заласкав так, что утром я едва смогла оторвать голову от подушки.

Он не считал нужным спрашивать меня о чем-либо, не считал нужным интересоваться моими желаниями, моими планами.

Он просто брал свое, словно дикий зверь, с торжествующим рычанием и жесткостью.

Как хотела бы я сказать, что страдала в его лапах! Что эта близость принесла мне мучения! Хотела бы… Но надо быть честной хотя бы перед собой.

То, что Волк делал со мной, было чудовищным, неправильным, порочным… Но, если бы меня спросили, готова ли я повторить… Я бы ответила согласием.

Потому что то жесткое наслаждение, которое в итоге получало мое тело, затмевало собой все: доводы разума, мораль, вбитые догмы воспитания…

Вот так и становятся распутницами, женщинами, которые готовы на все ради плотского удовольствия… Не думала, что я именно такая, но от правды никуда не деться.

Похотливый Волк императора разбудил во мне что-то жуткое, невероятно пошлое, стыдное. То, чего у приличных леди просто не должно быть. Значит, прав был отец, во мне порченная кровь… И не только потому, что я — ведьма. Хотя, может, именно потому. Не зря же ведьмы считаются грешницами, распутницами, сводящими с ума мужчин… Вот и во мне это проснулось.

Вот такие неутешительные мысли бродили в голове, пока я пыталась приподняться и сесть на кровати, не выказав при этом, насколько неудобно и тянет между ног, и одновременно прикрыть высоким воротом строгой ночной сорочки следы волчьих ласк.

Мэсси, очень обеспокоенная моим состоянием, хотела пригласить врача и все причитала, что меня отравили… Что тут опасно и надо уходить, скрываться…

А я, мучительно переживая свое падение, едва сдерживалась, чтоб не нагрубить ей, не выгнать из комнаты…

В итоге, пришлось взять себя в руки и неимоверным усилием воли подняться к завтраку с матушкой императрицей.

А после завтрака нас пригласили на аудиенцию к императору…

Глава 17

Глава 17

— Принцесса Иллария, баронесса, рад представить вам своего названного брата, лорда Зарриха, он по счастливому стечению обстоятельств оказался в столице и готов оказать вам помощь…

Голос императора звучал величественно, как и положено правителю великой страны, единственной, сумевшей заключить мирный договор с драконами, но я его практически не слышала, во все глаза разглядывая лорда Зарриха.

И, надо сказать, там было, на что посмотреть.

Высокий, выше всех в этом зале, с волной темных, чуть вьющихся волос, смуглой кожей и золотистыми глазами, в которых, казалось, навсегда застыло выражение холодного высокомерия, лорд был невозможно, просто нечеловечески привлекателен. Именно так я и предствляла себе драконов.

Величественными, огромными и невероятно красивыми.

Настолько, что невольно сердце сбоило при одном только взгляде.

Я задержала дыхание, ощущая, как щеки заливает предательской краской смущения. Рядом с таким существом сама себе кажешься чем-то простым, а, возможно, даже убогим. И это ощущение не кажется ужасным, оно правильно, закономерно. Разве может быть по-другому? Это же дракон…

Лорд развернулся к нам с Мэсси, величественно и вместе с тем грациозно поклонился, но ни слова не сказал.

И, наверно, только это, а еще продолжающий разглагольствовать император Анджеер, немного привели меня