уже поняли, что Доминга, в отличие от Адалстана, довольно прямодушна и непривередлива. И даже, похоже, скромна и совестлива.

— Ладно, будем считать, что мы договорились, — продолжил Том. — Только знаешь что? Давай-ка всё-таки придумаем что-нибудь с твоими башмаками: если ты будешь ходить тут в них и топотать как мамонт, я готов буду отдать полсундука сокровищ, чтобы этого не слышать. Эрни, ты сможешь осторожно их надрезать: так, чтобы Доминга смогла переобуться и надеть старые кеды Аниты?

— Сейчас принесу нож! — Эрни тихонько направился в гостиную, где лежали его вещи.

— А я принесу кеды! — Нина знала не хуже Далии, где найти вещички Аниты.

— Не бойся: нож острый, но я надрежу только верхний слой, тебя не задену. Просто не двигай ногой. — Одной рукой Эрни крепко держал деревянный башмак, другой рукой он сжимал один из своих лучших ножей для резьбы по дереву, остриём он царапал верх ботинка, намечая линию разреза. Собравшись и сосредоточившись, он углубил лезвие в материал ровно настолько, что внутренний слой древесины, толщиной с альбомный лист бумаги, остался нетронутым, и сделал надрез.

Нина, застывшая в проходе с парой детских кроссовок в руке, вскрикнула, прикрыв рот рукой: из древесной «раны» на пол закапала кровь.

— Что такое? Ты в порядке? — Том решил, что Эрни нечаянно поранил Домингу. — А, вот оно что: у нас тут обувной Пиноккио…

Том поднёс палец к губам и пробормотал что-то на древневаллийском. Затем он поднес заговорённый палец к древесной ране, на него капнула кровь. Капля стала прозрачной и засветилась. От пальца к туфле протянулась полоска голубовато-белого света. Том встал и потянул за полоску. Сгусток мистического света оторвался от ботинка и повис на пальце Тома, приняв форму вытянутого овала. Том поставил овал на пол, и тот стал тёмно-зелёным. Внутри овала проявился силуэт. Том проткнул пальцем световую оболочку, и она будто осыпалась на пол, как скорлупка расколотого ореха. Из «скорлупки» вышел маленький древесный человечек. У него были ошарашенные, круглые ярко-зелёные глаза с расширенными зрачками, с некоторым испугом, и в то же время с жадным удивлением глядевшие вокруг. Из его головы росли какие-то побеги, увенчанные светло-зелёными листиками. Его корявые древесные ножки были короткими и кривоватыми, он медленно и неуклюже переставлял их, при каждом шаге виновато озираясь.

Том извлёк из второго ясеневого ботинка древесного человечка-побратима. Деревянный брат-близнец так же робко и шатко заковылял навстречу старшему брату.

Подойдя друг к другу, человечки обнялись, развеселились. Теперь они, вдруг перестав быть неуклюжими, стали резвыми, проворными и ловкими.

Том присел на корточки возле них.

— Теперь идите куда хотите: хоть в сарай, хоть на все четыре стороны, только не попадайтесь моим соседям, ясно? Живите долго и счастливо, не падайте в костёр и не гуляйте в грозу.

Немного помолчав, он добавил:

— Присматривайте друг за другом и не ешьте мух.

— А при чём тут мухи? — Нина не совсем поняла смысл последнего напутствия.

— Да ни при чём — просто это негигиенично. — Том махал обувным Пиноккио, которые, пятясь назад, наконец, просочились сквозь входную дверь, как парочка призраков.

Эрни тем временем наконец освободил ножки Доминги от деревянных оков, и Нина помогла ей надеть кеды.

На радостях Доминга спрыгнула со стула и начала танцевать вокруг стола.

Она напевала себе под нос какую-то странную песенку, похожую на детскую считалочку, а кухня тем временем преображалась.

Домовой, домовой, не води нас за собой,

Не води меня за нос, лучше распиши поднос,

Лучше крышу почини и ватрушек подгони,

Не веди меня в сарай, а на флейте мне сыграй,

Не веди меня в подвал, а корми нас до отвала!

На столе появился большой, искусно расписанный поднос, на подносе появилась гора сдобных ватрушек.

Нина взяла ватрушку с яблоками, Том взял ватрушку с изюмом, Эрни взял ватрушку с творогом.

— Мм…фкушно… — первым подал голос Том.

— Действительно, вкусно! — прожевав, подтвердила Нина.

— Угу, — кивнул Эрни.

На столе также появилась большая фарфоровая ваза, в которой стоял букет свежесрезанных белоснежных роз.

Над плитой, как в доме Тома, появились связки сушёных грибов, кореньев, трав, лука, баранок и даже сушёная рыба.

— Рыбка! — Нина взяла одну рыбину и осторожно отрезала её голову, хвост и плавники.

Мистер Охотник, громко урча, тут же возник в кухне и, запрыгнув на табурет, стал тереться о клеёнку, бодая головой локоть Нины. Нина отрезала кусочек рыбьей спинки, а в миску кота положила голову и хвост. Он потянулся носом к её тарелке.

— Это твой десерт. Пока грызи голову — рыбьи мозги полезны для твоих мозгов.

К удивлению Тома, кот послушался и побрел к своей миске.

— Умеешь же ты ладить с котиками.

— В этом ей нет равных, — подтвердил Эрни.

— Если в твоём, как ты это называешь, хозяйстве есть курочки, то в нашем холодильнике, возможно, появились свежие яйца? Это было бы кстати: Мистер По не станет жевать рыбью голову, как бы я его ни уговаривал, — Том снова обратился к Доминге.

— Курочки, гусыни и цесарки, — подтвердила Доминга, тоже угощаясь сушёной рыбой.

— Отлично. — Том достал из холодильника четыре больших яйца и стал готовить омлет с грибами.

— Чай все будут? — Том поставил чайник, наполнив его почти до краёв.

Нина разлила по чашкам заварку. Запах мяты распространился по кухне, даже аромат роз теперь ощущался слабо. Доминга почему-то покраснела и, опустив глаза, отодвинула от себя чашку.

— Что такое? Ты не любишь чай? — удивилась Нина.

— Что вы, как можно, я ведь на работе! — Доминга ещё больше покраснела и спрятала руки под фартук.

— Ну так что ж теперь, тебе уже и чашку чая выпить нельзя?! Мы тут, знаешь ли, не рабовладельцы. — Нина пододвинула чашку с горячим чаем совсем близко к Доминге.

— Давай, бери себе ватрушку, а то мы всё съедим! — Нина пододвинула к Доминге и поднос с ватрушками. — Ты прямо как какой-нибудь джинн из арабской сказки!

— Ну что вы такое говорите! Джинны — ленивые безалаберные мошенники! Бесчувственные распутные разгильдяи! Мы, домовые, трудолюбивы и бескорыстны! Вот так, — она подняла указательный палец вверх, — бескорыстны! — зачем-то снова повторила она.

Сделав маленький глоток чая, она покраснела и как-то странно «разгорячилась».

Она серьезно посмотрела на свою чашку, сдвинув брови. На её как будто помолодевшем личике отразилась внутренняя борьба. Шумно вдохнув, она поднесла чашку к губам и осушила её до дна крупными глотками. Поставив чашку мимо блюдца, она громко икнула и, глядя на розы, улыбнулась какой-то полоумной улыбкой.

— Надо трусы полить и цветы постирать! — не своим голосом, снова икнув, вдруг выпалила новоиспечённая домохозяйка.