— Синее платье лучше.

Мы принялись стаскивать с нее красное и напяливать синее платье. Оно было чуть теснее первого, но Зинаиде понравилось больше. Усевшись перед зеркалом, она принялась краситься. Я прежде не видел ее с косметикой на лице и сейчас с удивлением наблюдал, как покрываются густо, как инеем, бледной пудрой морщинистые щеки, как оранжевая помада покрывает трещинки губ. Ее движения были торжественными, размеренными. «Чего уставился», — прошипела Лера. Она, наверное, не чувствовала того же, что и я, но меня заворожило увиденное. Брови Зинаиды выгнулись ровными нарисованными коромыслами, под ними заиграли жемчужные тени. Ритуал перевоплощения медленно-медленно шел к развязке. В руке у нее появилась пуховка с румянами. Я не видел ничего более торжественного и более отвратительного. Почему-то подумалось, что в гробу она, наверное, тоже будет лежать загримированная. На миг в воображении промелькнула мертвая сестричка, но я сглотнул решительно, и она исчезла. Косметика, вместо того чтобы упрятать, замаскировать дряхлость, лишь подчеркнула ее. Благодаря всем этим белилам я увидел, как устрашающе стара Зинаида. Она практически разваливается на части, думал я, глядя на мертвенно-бледную страшную маску, почему она не умирает? Это невозможно — живой человек с таким лицом.

Душно, едко запахло духами.

Зинаида Андреевна сама пожелала готовить какой-то свой фирменный салат, мы не стали ей мешать — вытащили из холодильника все необходимое и набросили ей на грудь и на колени по полотенцу, чтобы она не заляпала свое синее платье. Я аккуратно складывал на дно кастрюльки яйца, Лера колдовала над куском мяса, присыпая его чем-то из разных баночек.

— Вот эту. — Зинаида тяжело приподнялась и дала Лере пакетик с какой-то приправой.

— Я уже положила розмарин.

Зинаида, раздраженно вздохнув, принялась сама густо посыпать мясо из пакетика.

— Это много! — завопила Лера.

Та, не слушая, сыпала и сыпала, пока, по ее мнению, не вышло достаточно. У Леры вытянулось лицо, ей, трепетно осваивающей новые рецепты, такое количество розмарина показалось, наверное, безбожным, — но она промолчала. Я видел, как перед тем, как поставить мясо в духовку, она попыталась украдкой стряхнуть с него излишки приправы.

Потом Зинаида Андреевна отказалась класть яйца для своего салата в мою кастрюльку и потребовала для себя отдельную. Мы выделили ей конфорку, но ее яйца большей частью полопались, потому что, несмотря на Лерины протесты, она положила их в кипяток. Сварив, она измельчила их в вялое месиво, куда попали и частички скорлупы. Колбасу, которую мы не смогли вырвать из ее рук, она принялась резать ломтями толщиной чуть ли не в два пальца. Лера взывала к ее благоразумию, говорила, что все сделает сама, но Зинаиду было не остановить. Как заведенная, но неуправляемая машина, она перла напролом. Она накроет стол, и никто не помешает ей. Я тихо резал яйца и старался не привлекать к себе внимания. Лера же допускала одну ошибку за другой, вступая в схватку с Зинаидой по каждому поводу. Стоило ей отвернуться, чтобы проверить мясо, как Зинаида молниеносно высыпала часть своего яичного крошева в Лерин салат и принялась деловито мешать его ложкой.

— Зинаида Андреевна, — голос у Леры зазвенел, как у обиженной девочки, — зачем вы это сделали?

— Что я сделала, деточка? — На губах у Зинаиды порхала мерзостная улыбочка доброй бабушки.

— Мне сюда по рецепту яйца не нужны.

— Глупости. Как раз сюда не помешает. — Улыбка стала еще приторнее. Глаза сощурились так, что перламутровые тени практически потонули в складках кожи.

— Зачем вы так нарезали помидоры? Мне надо кружочками. Из них же вытечет весь сок.

Зинаида мудро и тонко улыбалась (что ж ты никак не сдохнешь, старая дрянь, бессильно молил я). Я подумывал, под каким предлогом вывести Леру в коридор, чтобы шикнуть на нее. Знал же, как трепетно она относится к готовке, но все равно надеялся, что она хоть сегодня отступится. Лере обязательно надо, чтобы все было вкусно и красиво. Не может она, что ли, хоть раз просто плюнуть на все, послать куда подальше старуху и нарезать все тяп-ляп? Ради спокойствия. Что ей с того, что пара Зинаидиных старух-ворон съедят салат, не приготовленный по всем канонам высокой кухни?

Лера чуть не заплакала, когда увидела, что ее рулетики с сыром и чесноком, которые она так старательно сворачивала, переложены на блюде как попало и многие некрасиво развернулись — Зинаида «придала им форму». Понемногу копились закуски — Лерины, старательно слепленные и прихотливо украшенные, и Зинаидины, выполненные в технике одержимого примитивизма. Стол выглядел нелепо, даже я это понимал. Зинаида повсюду рассовала веточки петрушки — видимо, украсить блюдо зеленью казалось ей верхом элегантности. Но она явно переборщила с красотой, потому куда ни глянь, у нас везде пушились зеленые метелки. Лера еле сдерживала ярость, бедняжка. В довершение всего Зинаида самочинно убавила газ под мясом, и оно дало сок, так что теперь, по мнению Леры, не покроется запланированной ею нежной корочкой.

— А Ирена во сколько придет? — вдруг спросила Зинаида, вынимая остатки паштета из баночки прямо пальцем и водружая их на булку, слишком толсто порезанную, по мнению моей возмущенной подруги. Время от времени она облизывала палец. Ударить ее, что ли, половником по голове, чтобы прервать, наконец, это истязательство Леры?

Зинаида повторила вопрос. Я задумался над ним. Он таил в себе больше подвохов, чем могло показаться на первый взгляд. Если я правильно понял мать, то она не придет сегодня вообще. Зинаидин же вопрос не содержал вариантов, она просто просила назвать время.

— Она не придет, Зинаида Андреевна, — вооружившись сомнительным оружием — честностью, начал я. — Просила извиниться. Аврал на работе, понимаете?

Зинаида помолчала, выскабливая банку. Грустно покивала головой в такт своим мыслям. Тупая улыбка не сошла с лица, но стала минорной.

— Ты, наверное, что-то напутал. Не может такого быть.

— По крайней мере, я слышал от нее это.

Зинаида облизала пальцы тщательно, с причмокиванием, чтобы ни одного миллиграмма паштета не пропало зазря, взяла телефон и сообщила:

— Звоню ей, — и еще через какое-то время: — Не отвечает.

— Говорю же — очень занята.

— Подвинься, — попросила Лера и водрузила возле меня кастрюлю, в которую принялась чистить картошку.

После того как Зинаида заподозрила мою мать в бегстве, ее энтузиазм приобрел зловещий оттенок.

— Куда так толсто снимаешь? — прикрикнула она на Леру и, выхватив у нее картофелину, стала скоблить ее сама, пока та не превратилась в бесформенный огрызок.

Она еще несколько раз набирала маму, но телефон по-прежнему был выключен.

— Некрасиво это, подло, — наконец вынесла вердикт Зинаида, окончательно уже всклокоченная и запыхавшаяся. На лице уже начались небольшие оползни подтаявшей, смешанной с нервным потом пудры.