— Уверен, она вам позвонит сама. Человек просто пока занят.

— Я квартиру им, а они мне в ответ — шиш тебе, Зинаида Андреевна.

Лера испуганно притихла. На ее долю реже выпадали истерики. Зинаида, зная, что Лера нам не плоть и не кровь и к документам не имеет никакого отношения, позволяла себе с ней меньше. Понимает, старая курица, когда можно кудахтать.

Время от времени с тихим бульканьем падала в кастрюлю с водой Лерина картофелина, и с громким, возмущенным — Зинаидина.

— Неужели так трудно зайти на день рождения к человеку, который сделал для тебя столько добра? Вы не заслуживаете моего хорошего отношения и таких подарков.

Лера промыла картошку и поставила вариться.

— Простое человеческое внимание, — продолжала бубнить Зинаида, коршуном нависая над своими бутербродами и закрывая их от Леры, — к пожилому человеку…

— Сева, ты воду солил?

— Нет.

— Элементарное уважение…

— Хорошо, а то я испугалась, что посолила во второй раз.

— Не прошу ничего особенного…

— Зинаида Андреевна, не расстраивайтесь! Конечно, она помнит, — весело и ненатужно сказала Лера.

У нее хорошо получилось — по-настоящему искренне, и возымело даже кратковременное действие, но вскоре Зинаида снова стала распаляться. За час до прихода гостей она впала в полное исступление. Ей требовалось позвонить хоть кому-нибудь, чтобы излить скопившуюся в ней злобу, и она принялась обзванивать по кругу трех приглашенных старушек, чтобы поторопить их с приходом. На нашу беду одна из них тоже заявила, что не придет, и мы выслушали еще одну лекцию про человеческую неблагодарность.

Мать позвонила в самый неподходящий момент, — когда Зинаида сетовала уже не только на нас, но и на судьбу, — и веселость ее тона лишь усугубила ситуацию. Я слышал каждое ее слово в трубке, голос звенел нарочитым ликованием. Она слишком слащаво, — знала, что провинилась, — приветствовала именинницу и, любезно хмыкая, пожелала ей долгих лет и крепкого здоровья (тоже, видимо, ум за разум зашел, — говорить такое).

— Спасибо, милочка, — ответила печально Зинаида, — только какие уж тут долгие лета.

Мамин голос прощебетал «ну что вы такое говорите, Зинаида Андреевна?».

— Ирена, — совсем уж похоронно сказала Зинаида, — не в обиду вам будет сказано, но я не ожидала от вас такого.

«Чего, чего не ожидали?» — весело прошелестело в трубке. Мама по-прежнему разыгрывала из себя ничего не понимающую дурочку.

— Если вы не понимаете, то и объяснять не стоит, голубушка. Все, попрощаемся на этом. Не портите мне праздник.

Мама продолжала визгливо чирикать что-то, но Зинаида, исполненная печали и чувства собственного достоинства, театрально повесила трубку. Мать немедленно позвонила мне, — всполошилась, — но я и не думал отвечать, слишком был на нее зол. Когда она уходила из дому, гонору и наглости в ней было хоть отбавляй. Стоило же Зинаиде заговорить про квартиру, как мама места себе не находит от беспокойства. Я понимал, что если возьму сейчас трубку, то получится ситуация «битый небитого везет». Плюнула на все, бросила нас с Лерой на растерзание, а теперь хочет, чтобы я еще пролил бальзам на ее раны и успокоил ее, сказал, что Зинаида это не всерьез. Нет уж, пусть помучается.

Мама набрала меня еще несколько раз. Под раздраженное треньканье моего телефона мы доделали последний салат. Чем ближе к приходу гостей, тем одержимее становилась Зинаида. Она не могла усидеть на месте и принялась то и дело ходить к холодильнику, чтобы открыть дверцу и обозреть свои кушанья. Это она проделала раз десять, не меньше. Считала бутерброды, беззвучно шевеля губами, ковыряла зачем-то пальцем майонезную пленку на поверхности салатов. Мы предлагали ей чаю, валерьянки, умоляли посидеть спокойно, но куда там. Ее буквально лихорадило. Схватив телефон, она еще раз обзвонила подружек и доставила себе удовольствие, закатив скандал той, что отказалась прийти, сославшись на нездоровье. Лера бросала на нее испуганные взгляды — не могла понять, что происходит с Зинаидой. Я и сам видел старуху в таком состоянии в первый раз. В напудренной маске зияли уже плеши, помада, размазавшись за контурами рта, придавала ей сходство со зловещим клоуном. Зинаида была страшна. Сейчас мы видели перед собой не шумную интриганку, а совершенно обезумевшую старуху.

— Надо бы еще раз им позвонить, — приговаривала она и снова и снова хваталась за телефон. — Что-то они задерживаются. Нехорошо.

Напрасно мы уверяли ее, что поскольку гости званы на четыре часа, то бесполезно их торопить. Зинаиде хотелось праздника прямо сейчас, и ее бесило то, что он все не начинался. Она металась по кухне, как белый медведь в вольере. Несколько раз Леру попросили переставить что-то на столе, положить вилки по-новому, поменять стаканы. Зачем-то Зинаида вывалила все пирожные в одну корзинку.

Гости пришли в тот момент, когда она в десятый раз перекладывала салфетки на столе.

Услышав звонок, Зинаида выпятила губы и вздернула брови, отчего стала совершенно отталкивающей, — и уселась во главе стола.

Старушки пришли вместе — две тихие, похожие друг на друга мышки с шустренькими носиками-хоботками, обе в косыночках. Они устроили застенчивую возню в прихожей, выбирая тапочки, приглаживая седые волосы, одергивая у зеркала старомодные кофточки. Косметики на них не было и в помине. Вручив имениннице свои довольно жалкие подарки, они сели рядышком за стол, во главе которого высилась наша со страшно-пятнистым лицом и в синем платье Зинаида, которая с приходом гостей стала вдруг величественной и надменной. Бабушки жили обе неподалеку от Зинаиды, и выбрала она их, по-видимому, из удобства, поскольку были они безответны и тихи. С Зинаидой их связывало неосновательное скамеечное возлеподъездное знакомство. Настоящие ее подруги все уже умерли («Или их и вовсе не было, — добавляла тихо мама, — кто б такое вытерпел»).

Мы с Лерой замерли неподалеку с лицами «чего изволите». Праздник начался. Зинаида правила бал, внимательно следя за тем, чтобы никто не чувствовал себя в своей тарелке: каждый раз, когда она видела, что кто-то тянется к селедке под шубой, она приказывала мне подсунуть страждущему какой-нибудь другой салат, который казался ей в данной ситуации более уместным. Все должны есть не то, что они хотят, а то, что им скажут, — в таком духе проходило застолье. Любая попытка гостей заговорить была немедленно подавлена — болтать полагалось только имениннице, что она и делала.

Одну старушку она заподозрила в том, что та не вымыла руки, о чем Зинаида заявила громогласно, и заставила несчастную еще раз посетить ванную. Выпив буквально два глотка шампанского, она стала еще более несносной, принялась ронять куски с вилки прямо на скатерть и называть то и дело Леру Верой. Бабушки тосковали и ели, что дадут, тихо стреляя глазами по сторонам. Одна осмелела настолько, что, наклонившись к Зинаиде, спросила, кто мы с Лерой такие. «Дальние родственники», — неожиданно ловко выкрутилась Зинаида (неглупа, ох неглупа все-таки была), и старушка радостно и приветливо закивала головой, радуясь, что нащупала подходящую тему для разговора. «Внуки или племянники?» — спросила у нас старушка. «Просто — дальние», — ответила Зинаида и услала нас на кухню за горячим.