Криддлов. Затем на кухне появилась мама с видом человека, которому сказали, что ее оппоненты хотят сорвать выборы в Сенат, и из ниоткуда бросила фразу:

– Мы должны переделать пятую спальню под гостевую комнату. Время пришло.

Энди с отцом посмотрели друг на друга непонимающе.

Потом отец спросил:

– Пятую спальню? – а Энди резко осознал: она говорила о комнате Эммы.

– Да, пятая спальня, – ответила мама. –  Та, в которой сейчас хлам Эммы.

– Что, прости? – спросил Энди.

Конгрессменша Крис отпрянула с удивленным лицом. Энди продолжил:

– Что за мать назовет вещи ее мертвой трехлетней дочери хламом и решит стереть воспоминания о ней из дома?

– Прости? – ответила она. – Последний раз, когда я проверяла, за дом плачу я…

– Мы, – прервал ее отец. – Мы платим за дом. Ты и я. И Энди прав. Вещи Эммы не хлам, Кристин. Как ты можешь так говорить?

– Отлично, значит, я теперь монстр из-за того, что хочу использовать свободное пространство…

– Ты монстр из-за того, что тебя волнует только ты сама, – произнес Энди, вставая из-за стола. «О, и еще твои избиратели. Мы знаем, что ты печешься о них больше всего». Затем он вышел из кухни.

Уже в своей комнате он никак не мог успокоиться. Ходил из угла в угол. Часть его хотела уйти отсюда… но ему попросту было некуда пойти. Также он понимал, что избиратели могут заметить его, разозленно шагающего по улице (ни права, ни машину ему еще не вернули). И ему хотелось защитить комнату Эммы, поэтому он чувствовал, что должен побыть рядом и убедиться, что мама-монстр не опорочит это место каким-либо образом.

Он рухнул на диван, злясь и мечась в мыслях, – что для него всегда плохо заканчивалось. Очевидной мыслью было позвонить Шелби, но, думая о ней, он невольно вспомнил ее родителей. Какими любящими и счастливыми они показались ему. Следующая его мысль была о Стефани. Он думал, что был влюблен в нее, пока все не пошло наперекосяк… но что, если он ошибался? Сейчас рядом с Шелби он начал чувствовать, что был неправ, но, однако, теперь ему не позволено влюбляться, так что…

«Где и как жизнь превратилась в такой кошмар?» – подумал он. Поднялся и подошел к шкафу – который ему пришлось отодвинуть, чтобы добраться до углубления в стене, – доставая одну из четырех бутылок его секретной заначки. Как хорошо, что он выбрал именно «Четыре розы». Вдобавок вкус был приятным и не отдавал запахом бензина.

Он очень хотел позвонить Шелби. Слишком сильно хотел. Хотя бы просто услышать ее голос. Они касались тыльными сторонами ладони друг друга несколько раз, пока искали фургон с фруктовым льдом, и в эти моменты маленькие разряды пробегали по руке Энди, будто под кожей была целая стая пауков. Это было замечательное чувство.

В один момент Триш ушла за чем-то, что называлось «обезьяньий хлеб», из фургона, торгующего гавайской едой, и Шелби случайно прислонилась спиной к Энди, пока спорила с Бекки о какой-то продукции для волос. Она извинилась… но не отстранилась от него. Между ее красивой спиной (не то чтобы Энди специально замечал, насколько она красива в платье) и его грудной клеткой была всего пара сантиметров пространства. Он был выше ее больше чем на голову, так что ему ничто не закрывало обзор – он мог видеть все поверх нее. Но на такой дистанции он смог лучше почувствовать ее во всем этом букете запахов еды. И черт… это было приятно.

До этого момента он держал свои мысли в рамках практически дружеских. Но что теперь? Как ему поступить с его состоянием? Будучи в одиночестве, раздосадован и взбешен на свою мать, но также ненавидя себя и желая поговорить с другом, однако понимая, что хочет быть ей больше, чем просто другом, Энди думал о том, что комната его сестры может перестать быть таковой, хотя уже месяцы прошли со смерти Эммы, и как вообще поступить с ее вещами и куклой? Как мама вообще могла подумать, что Малышка (так Эмма назвала свою куклу) может быть хламом, учитывая, что это была самая любимая вещь сестры… Черт, в стакане снова пусто?

Он потянулся к бутылке, но, перед тем как он успел достать до нее, его телефон завибрировал в кармане.

Привет. У тебя есть возможность приехать?

Мне бы сейчас очень пригодился друг.

Это звучало несложно.

Конечно.

Просто предупреждаю заранее: я немного выпил.

(Он ведь должен ей об этом рассказывать, верно? Показаться перед ней в таком виде без предупреждения было бы неправильным. Но и не прийти было не вариант. Он понадеялся, что это ему не выйдет боком…)

Хочешь, чтобы Марио тебя подобрал?

Он буквально пять минут назад постучался в мою комнату и спросил, нужно ли мне куда-то, потому что он заскучал сидеть на месте.

Неа, я пройдусь сам через поле.

Я уверен, что свежий воздух и прогулка пойдут мне на пользу.

Плавание

Шелби медленно пила красный чай, сидя у бассейна, и ждала. Внутри себя завидуя тому, что Уолтер был пьян. Она отложила телефон в сторону. По правде говоря, она хотела отправить ему еще одно сообщение, чтобы он принес с собой бутылку того, что он пил. Даже если там будет то пахнущее бензином нечто, которое она вылила ранее из его бутылки для воды.

В ее доме не было алкоголя (вся история с «Не хочешь виски?», придуманная папой, была тестом, как он его назвал), и на это были причины. Но если был момент, когда ей нужно было выпить, то он настал сейчас. Хотела бы она забраться в кровать и проспать двадцать четыре часа подряд? Точно. Алкоголь был депрессантом, в конце концов, и Шелби хорошо это запомнила, так как для нее депрессанты подавляли антидепрессанты и вели к еще более сильной депрессии (очень весело, конечно).

Но все же. Сейчас? Черт, сейчас было бы отличным решением изолировать себя от всего через опьянение.

Сдвигающаяся стеклянная дверь позади нее отодвинулась, что заставило ее инстинктивно обернуться.

Вот и он.

В следующую секунду она уже обнимала его руками вокруг талии и уткнулась лицом в грудь. Он пах бурбоном. (О да, Шелби Камилла Августина определенно знала, как пахнет бурбон.) Она вздохнула, с облегчением понимая, что отец на операции и тем самым не встретит сейчас Уолтера. Потому что он тоже