прекрасно был знаком с запахом бурбона. Тогда бы случилась катастрофа.

– Спасибо, что пришел, – сказала она.

Но ответа не последовало.

Его руки безвольно висели вдоль тела, и он не сделал ни единого движения, чтобы обнять Шелби в ответ. Это было ненормально.

– Уолтер? – спросила она, отстраняясь, чтобы посмотреть ему в глаза.

Его взгляд был направлен на бассейн, будто он увидел в нем неприкаянную душу…

О нет.

– О боже, мне очень жаль, – заговорила Шелби, злясь на себя за такую беспечность: «Ты серьезно? Привела его к бассейну? К чему-то, что прямо напоминает ему о смерти его маленькой сестры? Что, черт побери, с тобою не так?» – Я подумала, – произнесла она громко, прерывая негативный поток мыслей до того, как он смог бы поглотить ее. (На этот прием ушли годы стараний.) – Пойдем внутрь. Я… эм. – Она постучала ладонью несколько раз себя по лбу.

Этот жест наконец привлек внимание Энди.

– Полегче, – произнес он, хватая ее мягко за запястье и убирая руку подальше от лица.

– Ты точно меня возненавидишь теперь… – ответила Шелби без возможности продолжать удары. – Я привела тебя к этому тупому бассейну, и теперь ты ненавидишь меня.

И она ненавидела, что он сейчас видит ее такой. Писать ему точно было ошибкой.

– Не говори так, Шелби. – Он взял ее другую руку и посмотрел в глаза. –  Конечно, я тебя не ненавижу.

– Правда? Ты не злишься? – (Почему мой голос звучит так жалобно?) – Я не хотела. Прости. Слишком много мыслей в голове.

– Не беспокойся. Все в порядке. Мне когда-нибудь все равно пришлось бы увидеть бассейн снова.

Он притянул ее к себе и дал ее рукам скользнуть себе за спину, перед тем как обнять своими руками за плечи.

– Честно говоря, я рад, в первый раз я с тобой.

Это было последней каплей. Из глаз Шелби полились слезы.

Пока она стояла так и сотрясалась рыданиями, ее слезы пропитывали рубашку Уолтера, она не могла не задаться вопросом, что происходит у него в голове. Но затем он лишь крепче обнял ее и начал гладить руками по спине. Это, вероятно, было самое успокаивающее, что с ней происходило в жизни. Его сильные и крепкие руки и приятный запах – несмотря на шлейф бурбона.

Поэтому Шелби начала глубоко дышать этим. Напряжение ушло из ее плеч… и ей стало просто спокойно.

Он потянулся и поцеловал ее в лоб.

– Надеюсь, это был дружеский поцелуй, Уолтер, – послышалось ее бормотание из глубины его рубашки.

Он рассмеялся.

– Ты сейчас серьезно?

Он выпустил ее из объятий и вытер большими пальцами слезы с ее щек.

– Ты беспокоишься о причинах моего поцелуя в лоб, пока плачешь и заливаешь слезами мою лучшую рубашку?

Теперь смеялась и она. Легкость заполнила собой все пространство.

Слава богу.

– Мы можем присесть? – спросила она. –  Если хочешь, то мы без проблем переместимся внутрь.

– Не, мне тут тоже хорошо, – ответил он. – Мне нужен свежий воздух.

Он пододвинул одно пластмассовое кресло к тому, на которое присела Шелби, и они вместе сели на них, закинув ноги.

– Что случилось? – сказала Шелби.

– Что?

– Ты пьешь в среду в пять вечера. Что-то должно было случиться.

– Разве мы здесь не для того, чтобы говорить о тебе? Это не я отправил сигнал о помощи.

Уклониться от разговора: провал.

– Так что? – продолжил он. – Что с тобой происходит?

Шелби набрала побольше воздуха. По правде, она не обдумывала всю ситуацию, когда писала ему. Она просто… запаниковала. И Уолтер был первым, о ком она подумала.

Шелби поглядывала на него. Он смотрел прямо на нее с руками, сложенными в замок. В ожидании. С большим мокрым пятном, которое оставила она своими слезами.

Почему быть уязвимой настолько неприятно?

– Ладно, ты помнишь, я говорила о моем последнем «друге», который поступил не по-дружески?

– Конечно, помню. Не думаю, что я смог бы об этом забыть, учитывая мою готовящуюся вендетту против этого загадочного человека.

– Что ж, она умерла, так что можешь оставить месть в стороне.

Он промолчал.

– Прости, я слишком резко выразилась.

– То есть… если это правда, то она ею и остается, верно?

Она не смогла сдержать улыбку.

– Сама бы лучше и не сказала, – отвечает. – Я очень рада, что ты мой друг.

– Хм… всегда пожалуйста, наверное?

– Я опущу неприятные подробности, включая ее имя, потому что для истории это будет неважно. Но в общих чертах: после того как я сменила школу в первый раз в Калифорнии, у меня появилась… подруга. Она была милой, веселой, и рядом с ней было приятно находиться, но чем больше я узнавала ее, тем больше понимала, что у нее была мерзкая привычка говорить и делать плохие вещи людям без особой причины.

– Понятно, – произнес Уолтер. – Я слушаю.

– Ну, будучи наивной пятнадцатилетней девочкой, которая все еще привыкала жить с новым диагнозом и препаратами, да и к тому же в новой школе, я решила игнорировать это. Ко мне она никогда прямо враждебно не относилась, так что… какая разница, верно?

– Предвижу, что разница все-таки была.

Шелби засмеялась. Ей правда нравился этот парень. Что вызывало смутный страх.

Ладно.

– Верно, – подтвердила она. –  Как я уже говорила, с изменением вещей я испытала свой первый смешанный эпизод. Не уверена, что ты прочел об этом, но мой опыт заключался в… крайне негативных мыслях, плохом внешнем виде, подавленности и депрессии, но с высоким уровнем энергии для активности. Так что я была полностью подавлена, оторвана от реальности и не видела смысла в продолжении жизни. Но также я не могла уснуть. Потому что в моей голове мысли не могли успокоиться. И еще бывали моменты, когда я не могла перестать разговаривать. А когда мне нужно было что-то сделать, то это должно было произойти именно сейчас.

– Звучит ужасно, Шелби.

– Точно не этим периодом в жизни я горжусь. В любом случае, пока я переживала этот эпизод, та девочка снова начала делать гадости. И в этот раз целью стала я. В первые полторы недели я не понимала, что происходит со мной, и я принимала мои лекарства, так что мы вполне хорошо ладили, пока я привыкала к новой школе.

– Хорошо…

– Но в одну из ночей к моим мыслям прибавились плохие вещи, которые я делала с собой. И я позвонила этой «подруге», думая… я даже не знаю о чем, но я рассказала ей о себе и о мыслях в моей голове, и после она подтолкнула «жить с этим» и принять то, каким мой мозг показывает меня себе.

– Постой. Что?

– Да. Не