на дороге остается бордовый след, вперемешку со склизкой кожей мертвецов и остатками их внутренних органов.

— Так что ты там говорила про бейсболки? — прохладно проговаривает повстанец, вопросительно изгибая бровь.

Его руки продолжают крепко удерживать кожаный руль автомобиля с такой силой, что если бы его костяшки не были прикрыты черными байкерскими перчатками без пальцев, то предположила бы, что они полностью побелели. Свойственный ему хмуро-сосредоточенный взгляд серых пронзительных глаз не отрывается от дороги, кишащей мертвыми тварями, запчастями от автомобилей и магазинными тележками, мешающими спокойной езде.

— Я спросила почему вы их носите, — напоминаю я, удерживаясь за ручку, расположенную на потолке со стороны пассажирского сидения. Слишком уж быстро и резко водит парень, круто объезжая все препятствия на пути.

— Это своего рода отличительный знак для других групп сопротивления, — тут же следует ответ с его стороны. — Ну, знаешь, никто не любит внезапно свалившихся на голову новичков, никто не знает, что от них ожидать. А за прошедшие семь месяцев после активной фазы эпидемии мы все познакомились, если можно это так назвать. Половина перебивали друг друга, ведь именно в такой напряженной обстановке в людях просыпаются истинные страхи, пассивная агрессия и маниакальные наклонности, которые все это время благополучно дремали. Никто из выживших не видит свое будущее без всего того, что происходит вокруг нас, как бы мы не хотели вернуться в прошлое…

— А вторая половина выжили? — интересуюсь я, удивляясь подобному интересу с моей стороны.

Нет, мне не свойственно проявлять интерес к повстанцам. Если только ради приказа, ради информации для корпорации…

— А вторая половина заключили негласный мирный договор, — сообщает Рон, объезжая очередную машину. — Наверняка, ты еще помнишь группу Боба, они бывшие байкеры и именно поэтому их отличительный знак — бандана. Еще есть группа лучников, они всегда ходят с арбалетами и рюкзаками со стрелами за спиной. Пару раз мы встречали пацифистов, людей, которые наотрез отказываются убивать муз и чуть ли не поклоняются им словно новым богам. Они глубоко убеждены, что бог послал на землю этих чертовых кровожадных зомби не просто так. Кто-то называет их пацифистами, а мы называет их чокнутыми шизиками. В основном, они не выходят на улицы, а если выходят, то совсем безоружные и их сразу можно заметить. Можно сказать, отсутствие оружия — их отличительный знак. Скорее всего, в других районах города есть еще несколько групп сопротивления, о которых мы не знаем, но и не особо горим желанием с ними знакомиться. Наверняка, среди всех этих групп есть люди из корпорации зла, заманивающие простых смертных на свое пресловутое оздоровление…

— А что на счет смены места вашей дислокации?

— Слишком много вопросов на сегодня, — ухмыляется он, по-прежнему сосредоточенно глядя на дорогу. — Теперь моя очередь. На твоем запястье новый ожог?

Я бросаю беглый взгляд в сторону браслета, окруженного многочисленными волдырями, и вновь перевожу взгляд на дорогу.

— Да, я…

— Когда в последний раз ты читала дневник Евы? — его настороженный голос перебивает мысли.

— Вчера перед сном, — беспрекословно отвечаю я, пытаясь понять, что он задумал.

Парень коротко кивает каким-то своим мыслям, не отрываясь от дороги. Пару минут он молчит, совершая очередные трюки на проезжей части с многочисленными препятствиями и, выруливая на знакомую улицу, тормозит возле бывшей забегаловки с разбитыми витринами. Рон выходит из фургона и хватает за собой рюкзак, не забывая забрать ключ зажигания, утопающий в его ладони.

— У меня есть безумная мысль на этот счет, но только не смейся, — заявляет он невозмутимым голосом, заранее предугадывая, что я никогда не засмеюсь. Выходя из автомобиля вслед за ним, я направляю пристальный взгляд в сторону повстанца, дожидаясь его безумных предположений. — Думаю, этот браслет не для отслеживания твоих координат. С помощью него они контролируют прожитые тобой эмоции и воспоминания, вырывающиеся наружу.

Глава 8

Я внимательно осматриваю серебряный браслет, сопоставляя имеющиеся факты с предположениями повстанца, и наблюдаю, как его корпус переливается под лучами редчайшего лондонского солнца. На нем крупным шрифтом выгравировано название корпорации, которая увековечила свое имя в новейшей истории человечества.

За прошедшие несколько недель, находясь вдали от корпорации, браслет обезвредил меня током лишь три раза: впервые это произошло в день знакомства с повстанцами, как только я приняла ребенка на руки; последующие разы это случалось лишь тогда, когда я зачитывалась строками из дневника Евы Финч.

У всех событий так или иначе есть одно связующее звено — прошлая жизнь девушки.

Ее воспоминания, запечатленные на бумаге, в той или иной степени пробуждают во мне неопределенную бурю эмоций, и как только начинает зарождаться самый слабый огонек — браслет тут же подавляет его посредством тока, путает все карты и в буквальном смысле заставляет ощущать лишь боль.

Ничего, кроме боли, ничего, кроме боли, ничего, кроме…

— Выезжаем на рассвете, — хладно бросает Рон через плечо, когда мы вступаем в знакомые просторы библиотеки. — И без опозданий.

Я мысленно киваю, некоторое время продолжая наблюдать, как парень скрывается в одном из кабинетов, и задаюсь вопросом: по какой причине корпорация ни разу не связалась со мной за прошедшие недели? Я должна подготовить устный отчет о проделанной работе, что успела сделать, а на что понадобится чуть больше времени, выслушать оценку верхов и, возможно, получить новые приказы, заучивая дополнительную информацию об участниках группы и задании в целом.

Быть может, они не связываются со мной, потому как я все делаю правильно и к моим действиям у «Нью сентори» попросту нет вопросов, а для новых заданий еще не пришло время?

— Эй, — эхом раздается спокойный голос Питера с легкими нотками усмешки. — Чего замерла посреди коридора?

Я разворачиваюсь на знакомый голос и обнаруживаю повстанца на расстоянии вытянутой руки. На голове у него по-прежнему красуется черная бейсболка, одетая козырьком назад, слегка оголяющая его темные вьющиеся волосы, а руки намертво спрятаны в карманы темных брюк, местами заляпанных серой пылью. Как только наши взгляды встречаются, он вопросительно изгибает бровь, подавляя забавный смешок.

— Язык проглотила? — вновь усмехается он, и губ его касается половинчатая улыбка. Его явно забавляет общение со мной. — Хотя, знаешь, в таких условиях без нормальной еды любой проглотит собственный язык. Есть хочешь?

Коротко киваю, продолжая наблюдать, как повстанец резко разворачивается на пятках, продолжая удерживать руки в карманах, и неспешной походкой направляется в сторону импровизированной столовой. В полной тишине мы доходим до помещения, в котором о приеме пищи напоминает лишь металлический стол, окруженный полуразваленными деревянными стульями.

Питер открывает дверцу холодильника, принявшего роль импровизированного шкафчика для складирования пищи,