Со временем Катя стала помогать Арише и с некоторыми другими гуманитарными дисциплинами, поскольку выяснилось, девочка и по-русски пишет с ошибками. Ирина Вениаминовна была только рада, потому что рвения к учебе у Ариши наблюдалось все меньше и меньше. Катя хоть как-то дисциплинировала девочку. Другие ученики тоже нравились Кате, постепенно у нее возник свой, совершенно новый мирок, в котором она чувствовала себя вполне взрослой и совершенно не обязанной упаковываться в посылку и отправляться туда, куда ей совершенно не хочется.

Кате очень нравилась Ольга Викторовна, но она никак не могла понять, как такая женщина оказалась в роли прислуги. Катюша давно хотела ее спросить, но никак не могла решиться. Это так неприлично – лезть к человеку с вопросами, на которые ему наверняка будет неприятно отвечать. Она ведь не спрашивает Катю, почему она подалась в репетиторы? Хотя могла бы: Катюшка модно и дорого одета, неужели ей не хватает денег?

По прошествии нескольких месяцев Катюша все же не выдержала и решилась, подумав, что, если ее вопрос заденет Ольгу Викторовну или она не захочет отвечать, Катя сразу же свернет тему. В конце концов, Катя сама еще почти ребенок, а взрослые легко списывают подростковое любопытство на особенности возраста, а не на недостаток воспитания. И когда занятия кончились и Ариша попросилась по-быстрому сбегать «тут рядом, пока предков нет», Катя уселась на диван в просторной кухне-столовой перед чашкой чая. Маленькая Маша деловито вытирала посуду.

– Ольга Викторовна, а вы не замужем, да? – спросила Катя как можно более легким тоном.

– Нет, Катенька, не замужем, – ответила Ольга Викторовна, ничуть не смутившись от такого вопроса.

– Наверное, жизнь с Машиным папой не сложилась, да? – продолжала допрос Катя. – Но почему же вы снова замуж не выйдете? Вы же такая красивая, у вас есть и ум, и вкус, не может быть, чтобы у вас не было поклонников.

– С Машиным папой у нас совместной жизни не было, – с грустной улыбкой ответила Ольга, – я была замужем, но за другим человеком.

– Ой, извините, Ольга Викторовна, я, наверное, лезу не в свое дело, простите, ради бога. – Катя вдруг почувствовала сильное смущение оттого, что грубо прикоснулась к чьей-то тайне.

– Да ничего, Катенька, – похлопала ее по руке Ольга, – это дела минувших дней, все давно прошло.

– Я что-то не пойму, отец Маши вам не помогает? Почему вы здесь?

– У отца Маши своя семья. Я была замужем, когда в него влюбилась, а он и сейчас счастливо женат. Только я разрушила свой брак, а он свой нет. Так что мы с Машей одни с самого ее рождения.

– И неужели ему все равно, что у него есть дочь? Или он о ней не знает? – изумилась Катя.

– Почему же, знает. Вернее, он знал, что у меня будет ребенок, а как узнал, так с той минуты я его больше и не видела. Только по телевизору.

– Какой ужас! А он что, знаменитость какая-то? – еще больше удивилась Катя.

– Нет, он не знаменитость, разве что в своих юридических кругах… Иногда, правда, мелькает. Сейчас будет вечерний выпуск, там повторяют дневные новости, и его покажут, он какую-то большую должность у нового мэра получил.

– Простите, Ольга Викторовна, я свинья, – сказала Катя, – наверное, не стоило заводить такой разговор.

– Да ладно, перегорело уже все, – махнула рукой Ольга, – это когда нам с Машкой есть нечего было, тогда было страшно. А сейчас у Ирины Вениаминовны нам неплохо живется, правда, Машуня?

Маша оторвалась от своей деятельности и провозгласила:

– Все, я закончила, теперь варенье буду есть.

Катя обняла девочку, прижала к себе. От нее сладко пахло мытыми детскими волосиками.

– Катюша, я тебе показывала, что вчера нарисовала? – спросила она.

– Нет еще, когда же ты успела? Сначала мы занимались, потом ты посуду вытирала. Принеси рисунок, я посмотрю.

– Это не рисунок, – объяснила девочка, – это особая такая картина, сейчас принесу.

Девочка умчалась и через минуту принесла большой лист плотной бумаги, на которой была изображена жар-птица.

– Вот смотри, – она разжала маленький кулачок, – здесь перышки и янтарь, их надо приклеить. А мама сказала, чтобы я сама не клеила, а тебя подождала. Ну, чтобы не испортить. Приклеим?

– Тащи клей, – ответила Катя. В эту минуту ей почему-то было жалко, что она в семье одна, что у нее нет такой вот маленькой сестрички, с которой можно возиться, клеить перышки, гладить рукой по трогательной детской головке.

Катя и Машенька занялись делом, Ольга Викторовна принесла свежезаваренный чай. Начался новостной выпуск, и Ольга Викторовна сделала звук погромче. Сначала прошел сюжет о приезде в областной центр федерального министра, губернатор говорил что-то о необходимости сделать регион более инвестиционно привлекательным. Второй сюжет был посвящен кадровому обновлению городской администрации. Голос диктора сообщил, что новоизбранный мэр произвел первые кадровые назначения, на должность первого заместителя главы города назначен Вячеслав Александрович Федоров, бывший до того руководителем управы Центрального района города, далее приводился его послужной список, на экране показывали довольно молодого чиновника на планерке главы города. На той же планерке мэр объявил о назначении заместителем главы по правовым вопросам Вадима Борисовича Краснова. На экране крупным планом показалось лицо Краснова, как он встал со своего места и был представлен мэром в новом качестве.

– А вот и Машин папа, – тихонько шепнула Ольга Викторовна на ухо Кате.

Катя вскочила из-за стола. Губы ее тряслись, глаза пылали, сверкая наворачивающимися слезами. Ольга не на шутку испугалась.

– Ольга Викторовна, я так я не поняла, объясните, пожалуйста, – девушка почти кричала, – так Краснов – это что, Машин отец? Тот человек, который вас бросил с ребенком?

– Катя, почему ты так разволновалась?

– Ольга Викторовна, – взвизгнула Катя, – я Катя Краснова, Вадим Борисович Краснов – мой отец.

– О боже мой, боже мой! – Ольга в ужасе стала нащупывать стул и чуть не села мимо. – Как же это? Ты Краснова?

Катя плакала. Она закрыла лицо руками, плечи ее судорожно вздрагивали, она размазывала катившиеся по лицу, душившие ее слезы. Девушка не могла выговорить ни слова, только обрывки фраз слетали с ее губ, впрочем, слова «козел», «предатель» и «ненавижу» разобрать было можно. Ольга кинулась к кулеру, набрала холодной воды, протянула рыдающей девушке стакан, Катя попробовала поднести его к губам, но стакан выпал из рук и разбился.

– Что же я наделала, – причитала Ольга, собирая осколки, – что же я, безмозглая дура, наделала! Кто меня за язык тянул? Бестолочь, никчемная курица…

По лицу Ольги тоже покатились слезы. Ей стало жалко Катю, которая только что узнала о предательстве отца, Машу, которую предал тот же человек, себя, за свою неудавшуюся жизнь. Несколько минут в квартире раздавались всхлипы и рыдания. Как ни странно, Маша не подхватила общего плача, а только перебегала от матери к Кате, от Кати – к матери, дергала их, тормошила, пока наконец не остановила истерику своим детским методом: заверещала что было мочи во все горло. Плач прекратился.