— Князь Ёси, — вырвалось у обоих одновременно, и Русан тут же добавил: — Он мой.

— Нет, мой, — возразил Идзуру.

— Я первый его увидел! — прошептал Русан, приняв решение. Его охватило такое нетерпение, что он едва мог говорить.

— Если мы нападем вместе, у нас будет больше шансов.

— Нет, говори тише. Один человек зараз, таков был приказ Кацуматы, и мы все согласились. Он мой. Дай мне знак, когда нападать! — Чувствуя, как колотится сердце, Русан начал осторожно пробираться через прохожих и других посетителей палатки, чтобы занять более удобную позицию для атаки. Они вежливо кланялись, принимая его за одного из многих — обыкновенного самурая низкого звания из какого-нибудь церемониального гарнизона, отдыхающего от службы, — и больше не обращали на него внимания, готовясь склониться перед приближающейся колонной.

Русан теперь расположился у самого края дороги. Он бросил последний взгляд на самураев, найдя глазами свою жертву. Потом сел на табурет спиной к колонне, глядя на своего друга Идзуру, совершенно спокойный. Его посмертное стихотворение для родителей хранилось у сёи их деревни, переданное ему много лет назад, когда он и ещё десять учеников-самураев взбунтовались. Все они были госи и восстали, когда им было отказано в поступлении в школу для продолжения образования — их родители не смогли собрать необходимую мзду для местных чиновников. Они убили чиновников, объявили себя ронинами, выступающими за сонно-дзёи, и бежали.

Из десяти человек только он ещё оставался в живых. Скоро умрет и он, подумал он с ликованием, зная, что был готов к этому, обучен, достиг вершины своей силы и что Идзуру будет его свидетелем.

Идзуру был охвачен тем же пылом. Он уже обдумал свой собственный план нападения, если Русан потерпит неудачу. С уверенностью он передвинулся на более удобное место. Его взгляд оторвался от колонны и перешел на ворота. Стража готовилась к ритуалу проверки и пропуска караула внутрь. Он сразу заметил, что суеты и отрывистых приказов было больше, чем обычно; люди были раздражены и явно нервничали.

Он выругался про себя. Они знают! Конечно, они знают, знали с тех самых пор, как колонна вышла из ворот! Это объясняет, почему они все утро так тряслись и без дела цеплялись к торговцам. Все они знали, что князь Ёси находился снаружи, сам по себе и переодетый. Но зачем ему это понадобилось? И где он был? Огама! Но зачем? Они готовили новую засаду против нас? Нас опять предали?

Все это время глаза его метались туда-сюда. Он ни на мгновение не забывал о Русане, прикидывая расстояние и рассчитывая время. Уже многие пешеходы и покупатели недалеко от них склонились в поклоне. Офицер вот-вот остановит колонну, а офицер у ворот выйдет ему навстречу, оба поклонятся, вместе осмотрят входящих людей, а потом все пройдут в ворота.

Офицер поднял руку. Колонна с шаркающим звуком остановилась.

— Пора, — сказал Идзуру почти вслух и сделал знак рукой.

Русан увидел сигнал и метнулся к хвосту колонны в двадцати метрах от него, держа длинный меч обеими руками.

Он прорвался сквозь первых двух воинов, отшвырнув их, прежде чем они или кто-то рядом успели сообразить, что на них напали, и обрушил меч на Ёси, который недоуменно смотрел на него какую-то долю секунды. Лишь отточенный инстинкт Ёси заставил его нырнуть вперед, навстречу смертельному удару, и отвести его на ошеломленного самурая рядом с ним, который вскрикнул и упал, обливаясь кровью.

Испустив пронзительное сонно-дзёи в поднявшейся вокруг неразберихе, Русан рывком освободил свой меч, пока солдаты отчаянно пытались развернуться, отталкивая друг друга с дороги. От ворот бежали новые стражники, прохожие повсюду замерли с открытыми ртами, парализованные страхом. Ватаки, осведомитель сиси, был поражен не меньше остальных. Он пришел в ужас, что окажется замешанным или этот неведомо откуда взявшийся сиси, которого он знал в лицо, выдаст его.

Ватаки увидел, как Русан рубанул снова, и затаил дыхание. Но Ёси уже обрел равновесие, хотя пока у него не было времени обнажить меч, поэтому он воспользовался древком копья, чтобы отразить удар. Меч Русана с легкостью рассек его, но лезвие при этом повернулось и слегка замедлилось; это дало Ёси достаточно времени, чтобы броситься вперед и левой рукой ухватиться за рукоятку меча противника.

В тот же миг правая рука Русана метнулась к короткому мечу, вырвала его из ножен и нанесла удар в живот — классический гамбит в рукопашной схватке. Ёси опять оказался готов. Он отпустил копье и ударил предплечьем по кисти Русана, отведя клинок в складки плаща, где тот и запутался. Русан сразу же отпустил рукоятку и его рука, превратившаяся в смертельное оружие, с пальцами, похожими на твердые, как камень, когти, нацелилась на глаза Ёси. Ногти не попали в глаза, но глубоко вонзились в щеку чуть ниже.

Ёси ахнул. Менее подготовленный человек ослабил бы хватку на рукояти длинного меча противника и был бы убит. Полуслепой от боли, он обхватил нападавшего, теперь уже обеими руками, и тот забился, тщетно пытаясь вырваться и не в состоянии предпринять новую атаку. Это дало солдату позади Русана возможность схватить его за горло, и Ватаки, понимавший, что схватка проиграна, и опасавшийся, что сиси может быть захвачен живым, с благодарностью погрузил свой короткий меч в спину Русана на уровне поясницы. Сила удара была такова, что клинок пронзил тело насквозь. Русан вскрикнул. Из уголка рта сбежала струйка крови, но он продолжал сражаться, уже ослепленный смертью, которая взмыла кверху и вовне, а потом оборвалась. Едва минута прошла с начала нападения.

Хотя его собственные железы качали в кровь панику, Ёси почувствовал, как жизнь уходит из его врага. И ощутил внезапную тяжесть тела, навалившегося на него. Но он не разжимал рук до тех пор, пока не уверился окончательно, что человек действительно мертв. Даже тогда он подождал, пока другие оттащили от него труп и уронили его на землю.

Его покрывала кровь. Он быстро установил, что кровь чужая. Сопутствовавшая ему удача не уменьшила его гнева на тех солдат, что находились рядом и не сумели быть начеку, не сумели образовать вокруг него защитный заслон, предоставив ему самому сражаться. Он обрушился на них с руганью, приказав всему отряду войти и остаться во внутреннем дворе, на коленях, со сломанными мечами; исключение было сделано только для тех двух самураев, которые помогли ему. Затем, тяжело дыша, он огляделся. Шумная улица была почти пустынна.

Когда стало понятно, что означает эта кричащая и толкающаяся свалка, которая образовалась вокруг одинокого сиси с мечом, а через несколько секунд с Ёси сорвало шляпу и он был узнан, ошеломленный гул прокатился по толпе простолюдинов. Тотчас же двое или трое из них боком засеменили прочь. За ними последовали другие. Осторожный ручеек быстро превратился в настоящий поток, никто не хотел, чтобы его задержали как свидетеля или даже обвинили в сообщничестве.

Идзуру ушел одним из первых, когда увидел, что ожидать успеха от второго нападения практически невозможно. Русан все испортил, думал он, шагая по заранее намеченному переулку, надежно прикрытый толпой, спешившей прочь от площади. Этому дураку следовало снести голову одному из первых двух самураев, чтобы отвлечь внимание, а потом, не замедляя движения, использовать ту же самую текучую свирепую силу, чтобы с разворота атаковать главную цель, сбоку на уровне пояса. Невероятно, чтобы Ёси смог увернуться от такого удара. Ни единого шанса. Кацумата был бы в ярости, он демонстрировал этот прием достаточно часто и достаточно часто наставлял нас. Какая возможность упущена! А уж позволить Ёси перехватить рукоятку меча и парировать удар в живот…