Практики посмертных реабилитаций до тех пор в Советском Союзе вообще не существовало – даже безотносительно к конкретным именам, само это слово “реабилитация”, стремительно ворвавшееся в обиходную речь, а изредка даже появлявшееся в печати, звучало предвестием наступления новой эпохи: то одно, то другое имя – обруганное и забытое – возвращалось из небытия».

В том же декабре в Ленинграде состоялся закрытый суд над привезённом туда Виктором Абакумовым, которому был вынесен смертный приговор. 19 декабря на Левашовской пустоши его расстреляли.

Хотя достаточных данных об участии Якова Серебрянского в «заговорщической деятельности» Берии и его «банды» следователям собрать не удалось, в декабре 1954 года постановление об амнистии, принятое в августе 1941 года, было отменено, а вынесенный тогда же расстрельный приговор Прокуратура СССР признала вполне обоснованным. И в Верховный суд СССР было внесено предложение о замене расстрела Якова Серебрянского 25 годами тюремного заключения.

Наступил год 1955-ый.

В феврале в московском театре Сатиры был поставлен «Клоп» Маяковского.

Аркадий Ваксберг:

«И снова это был спектакль по дозволенным советским лекалам – о “перерожденцах” – обюрократившихся партмещанах, а не о режиме, хотя самые проницательные разобрались, конечно, и в тексте, и в режиссёрских аллюзиях».

1 мая 1955 года Корней Чуковский записал в дневнике:

«Гуляя с Ираклием (Андронниковым), встретили Пастернака. У него испепелённый вид – после целодневной и многодневной работы. Он закончил вчерне роман – и видно, что роман довёл его до изнеможения.

Как долго сохранял Пастернак юношеский, студенческий вид, а теперь это седой старичок – как бы присыпанный пеплом, “роман выходит банальный, плохой – да, да, – но надо же его кончать» и т. д.”».

Свой роман Борис Пастернак назвал «Доктор Живаго». Советские издательства печатать это произведение категорически отказались.

А литературовед Илья Зильберштейн, один из основателей и редактор сборников «Литературное наследство», выходивших с 1931 года, вспомнил о том, что есть ещё что-то ненапечатанное из наследия Владимира Маяковского.

Василий Васильевич Катанян:

«В 1955 году ЛЮ говорила, что Илья Самойлович Зильберштейн уговаривает её дать в “Литературное наследство” письма к ней Маяковского, но она очень этого не хочет. И долго этому сопротивлялась. Через какое-то время ЛЮ поддалась на уговоры, дала несколько писем и небольшие свои воспоминания, “но буду счастлива, если их не напечатают”, – написала она мне. Как в воду смотрела».

Аркадий Ваксберг:

«Подчиняясь скорее своей интуиции, чем расчёту, Лиля долго сопротивлялась. Потом всё-таки уступила, передав Зильберштейну лишь часть переписки (125 писем и телеграмм из 416) и написав предисловие к публикации».

Осенью 1955 года следствие по делу Василия Сталина завершилось. За «антисоветскую пропаганду» и за «злоупотребление служебным положением» его приговорили к 8 годам тюремного заключения и отправили во Владимирский централ, где содержали как «Василия Павловича Васильева». Это была тюрьма со «строгимрежимом для содержания особо опасных государственных преступников» (так говорилось в постановлении Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 года). В служебных документах её называли «Владимирской тюрьмой особого назначения МГБ СССР». Сын, не желавший молчать и кричавший об убийстве отца, конечно, являлся для убийц Сталина опаснейшим государственным преступником.

Наступил год 1956-ой.

14 февраля начал свою работу XX съезд КПСС.

Аркадий Ваксберг:

«…вряд ли хоть кто-нибудь мог предвидеть, каким окажется его финал, но все понимали: что-то будет…

До исторического доклада Хрущёва оставалось три дня, когда был реабилитирован вытравленный из памяти читателей, некогда звонкий Сергей Третьяков».

Доклад о культе личности Сталина Хрущёв сделал 25 февраля. В нём, в частности, говорилось и о следователях НКВД:

«Недавно… допросили следователя Родоса, который в своё время вёл следствие и допрашивал Косиора, Чубаря и Косарева. Это – никчёмный человек с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок. И вот такой человек определял судьбу известных деятелей партии, определял и политику в этих вопросах, потому что, доказывая их “преступность”, он тем самым давал материал для крупных политических выводов».

На следующий день (26 февраля) Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила узника Бутырской тюрьмы Бориса Родоса к расстрелу. 28 февраля он написал прошение о помиловании, в котором называл себя «слепым орудием в руках Берии и его сообщников», отрицал наличие в своих поступках «контрреволюционного умысла» и просил:

«Ради ни в чём неповинных моих детей, старушки-матери и жены я умоляю Президиум Верховного Совета СССР сохранить мне жизнь для того, чтобы я мог употребить свои силы на частичное хотя бы искупление самоотверженным трудом в любых условиях своей вины перед партией и народом».

А следствие над Серебрянским тем временем продолжалось. И 30 марта 1956 года во время очередного допроса, который проводил генерал-майор юридической службы П.К.Цареградский, Серебрянский скончался. О написанной им в самом начале Отечественной войны пьесе оставил воспоминания актёр Малого театра Геннадий Сергеев:

«А про “Инженера Сергеева” нам напомнили в году в пятьдесят шестом. Куратор нашего театра с Лубянки – подполковник, молодой и культурный парень, три языка знал – уже после двадцатого съезда зашёл как-то к нашему начальнику отдела кадров. Я тоже там был. Он спрашивает меня:

– Вы ведь когда-то играли в “Инженере Сергееве”?

– Играл, – говорю.

– А кто её написал, знаете?

– Ну, понятное дело, на банкете у него был.

– Да, нет, – говорит, – совсем другой человек её написал. Для Меркулова.

Кто именно, он не сказал:

– Зачем ворошить прошлое, тем более, что этого человека уже нет в живых».

Что же касается ходатайства Бориса Родоса, то 7 апреля оно было отклонено, и 20 апреля бывшего следователя расстреляли. Затем было расстреляно ещё несколько «шлёпальщиков», то есть тех, кто расстреливал приговорённых. И на этом дело наказания сталинских палачей было прекращено.

В апреле 1956 года американский гражданин Игорь Константинович Берг (двадцатью годами ранее бывший видным советским чекистом Александром Михайловичем Орловым, а при рождении названный Лейбом Лазаревичем Фельдбиным) опубликовал в журнале «Лайф» статью «Сенсационная тайна проклятия Сталина», в которой рассказал всё, что знал о предательском служении вождя царской охранке. Статью тотчас же перепечатали во многих странах мира. Кроме Советского Союза.