Все, кто оказался под руками, были брошены расчищать забытую шахту, и, когда она углубилась более чем на сто футов вниз, Гюнтер уже не мог сдержать своего нетерпения – и все же никогда не колебался в убеждении, что вода где-то здесь рядом. Наконец землекопы добрались до каменного ложа – но ничего не нашли. Гюнтера охватило горькое разочарование, и, спустившись в шахту, он стал голыми руками колотить по каменному основанию, крича:

– Во имя Господа, где же вода? – но ответом ему были только клубы пыли.

Он выбрался наружу из пустой дыры и несколько дней мрачно размышлял о неудаче, которая постигла его в этом бессмысленном поиске. А тут еще случилось время засухи, когда по всем приметам должен был выпасть дождь, но он так и не пролился, и Гюнтера стали мучить лихорадочные мысли, что в будущем засуха может совпасть с нападением арабов и он, умирая от жажды в городских стенах, окажется совершенно беспомощным. Он набросился на Фолькмара с вопросом:

– Ведь не мог же источник высохнуть сам по себе?

Он заставил своего зятя на костылях спуститься в шахту, и Фолькмар лично убедился, что идея Гюнтера отнюдь не была бредом, но помогло разрешить тайну лишь одно его случайное замечание. Глядя на истертые ступени, что уходили в шахту, он сказал:

– Камень истерли тысячи и тысячи босых ног.

– И что это значит? – из темноты крикнул Гюнтер.

– Смотри. Смотри, где женские ноги стерли камень.

Идея захватила Гюнтера, и больше недели его преследовало зрелище бесконечной вереницы босоногих женщин, спускающихся на дно шахты с кувшинами для воды…

– Где же все они стояли? – задавался он вопросом, и как-то ночью его осенило. – Да вовсе не в шахту они спускались! – вскрикнул он. – Они куда-то шли!

Полный возбуждения, он спустился к каменному основанию шахты, видя в воображении бесконечную вереницу женщин, идущих мимо него, – они куда-то направлялись. Гюнтер поцарапал стены, тщетно пытаясь понять, куда они исчезали, но так и не смог найти разгадки. Когда его подняли наверх, он пошел бродить по улицам Макора, не в силах отделаться от впечатления, будто за ним следуют босоногие призраки. Один раз он даже резко остановился и повернулся в их сторону.

– Куда вы шли? – завопил он, обращаясь к преданной Керит, которая, спускаясь вниз, восхищалась работой мужа, к Гомере, которая в этих глубинах напрямую разговаривала с Богом.

– Куда вы исчезали? – заорал он фантомам, но те лишь молча стояли за его спиной.

Затем он сделал то, что в течение тысячелетий в Макоре делали люди, оказавшиеся в затруднительном положении: поднялся на вершину еще недостроенной стены, откуда открывался вид на весь Макор и его окрестности. На западе он видел огни Акры, а за ней – мерцающее в лунном свете бескрайнее морское пространство; к югу тянулись оливковые рощи и скрытые ими болота; к северу же спускались уступы холмов, напоминающие вражеские шеренги, лишь чтобы замереть перед глубоким провалом вади… Он замер. Интересно, подумал Гюнтер, имеет ли вади какое-то отношение к источнику воды.

– Почему они выкопали такую глубокую шахту? – задал он себе вопрос, но все факты продолжали оставаться туманными, и он в отчаянии преклонил колени на стене и взмолился: – Боже всемогущий, так где же Ты спрятал воду? – В гневе он выкрикивал эти слова и колотил кулаками по холодному камню, а затем возмущенно заорал: – Бог! Бог! Где Ты прячешь воду? Она нужна мне – и немедленно! – И поскольку Бог не всегда предпочитал мягких и покорных людей, которые поют в базилике, лунный свет озарил вади, и Гюнтер вскочил на ноги, как человек, под которым внезапно загорелась постель. – Они врылись так глубоко, – закричал он, – чтобы докопаться до воды! Она там!

Еще не успел заняться рассвет, как он уже был около шахты и, позвав Луку, рявкнул:

– Я знаю, где вода!

Взяв с собой пять лучших землекопов, он спустился вниз. Ему повезло довольно точно вычислить, в какой стороне лежит север, и он приказал начать раскопки в этом направлении. Они трудились весь день, и Гюнтер, стоя рядом, понукал их. Вниз спустилась свежая команда; наверх непрерывно поднимались корзины с грунтом, а когда спустилась ночь, грек-рабочий погрузил заступ в мягкий слой земли и не встретил сопротивления. Гюнтер, как сумасшедший, кинулся в эту дыру и, подняв над головой свечку, стал вглядываться в темноту. Наконец он увидел давно исчезнувший туннель Давида, пробитый Удодом и его рабом-моавитянином. Не обращая внимания на опасность обвала или другой неожиданности, он бросился в туннель, где много веков царило молчание, пока не остановился перед стенами в дальнем конце, у основания которых увидел древний источник.

Вернувшись ночью в замок, Гюнтер отнюдь не испытывал воодушевления, ибо, хотя он понимал, что теперь его замок и город могут противостоять самому сильному врагу, его блуждания в темноте, где молчаливо присутствовал Бог, напомнили ему, как хрупка и преходяща жизнь, и заставили задуматься о будущем. Когда Лука явился поздравить его, он увидел перед собой не кипящего радостью жизни германского рыцаря, а смиренного человека, который тихо сказал:

– Пришло время найти мне жену.

Той же ночью Лука дождался, пока граф Фолькмар, предпочитавший оставаться в своих покоях, отошел ко сну. По просьбе Луки бейлиф тихонько вызвал Талеб. Лука, не поднимая глаз, сказал ей:

– Сир Гюнтер говорит, что ему нужна жена. – Наступило молчание… – Сегодня я осматривал ногу милорда. Ей не суждено выздороветь. – Снова молчание… – Он долго не проживет.

– Каждое утро у него жар и лихорадка, – сообщила Талеб. Лука почувствовал, что с ней надо говорить совершенно откровенно.

– Вот что меня удивляет в сире Гюнтере. Тебе не кажется странным, что он переспал с таким количеством женщин… у него настоящий гарем… от египтянок до шлюх из Акры. Но я никогда не слышал, чтобы хоть одна из этих женщин забеременела.

Двое христиан обменялись молчаливыми взглядами, после чего Лука продолжил:

– И я пришел к выводу, что у сира Гюнтера не может быть сыновей… как бы он их ни хотел.

Сплетя пальцы, Талеб положила руки на стол и сказала:

– Ты не должен забывать, что молодой Фолькмар – твой внук… а также мой сын. – Молчание. – Так что ты предлагаешь?

Лука сглотнул комок в горле.

– Две или три недели Гюнтер будет занят расчисткой источника. Но когда справится с этим, он займется другими вопросами. – Молчание… – На твоем месте я бы повел себя так, чтобы, стоило ему повернуться, он видел только тебя. – Из спальни раздался голос Фолькмара; его мучили боли в ноге, и он хотел, чтобы жена подала костыль.

Все последующие дни Талеб бинт Райа, двадцатидвухлетняя новообращенная христианка, пользовалась любой возможностью, чтобы проявлять интерес к системе водоснабжения и новому замку. Когда из Дамаска пришел купеческий караван и Гюнтер решил воспользоваться случаем, чтобы освятить большой обеденный зал – все последующие столетия паломники в Святую землю будут считать его самым красивым помещением на Востоке – Талеб вызвалась исполнять роль хозяйки и сидела между двумя германскими рыцарями, когда гостей обносили жареной кабанятиной и олениной, вином с пряностями, финиками, медом и экзотическими фруктами. Когда празднество достигло апогея, Гюнтер крикнул гостям из Дамаска: