Каковы ни были у него предки, остроглазый Шалик умел толково торговать и внимательно слушать. Он убедился, что по мере того, как крестоносцы шли через Азию от Антиохии до Ма'арата, вопрос, останутся ли в живых местные жители или нет, теперь стал делом случая.

Шалик объяснил своей испуганной семье: «Когда крестоносцы захватывают город, они в горячке боя убивают евреев, мусульман, христиан – словом, всех. Но когда жар битвы спадает – скажем, на третий день, – они хорошо относятся ко всем горожанам, которые остались в живых. – Он сделал паузу. – И более того, рыцари берут себе в жены женщин из числа тех, которых три дня назад насадили бы на пику. – Он посмотрел на трепещущих членов семьи и хрипло сказал: – Наша задача – выжить эти три дня. Но где?»

Шалик обыскал город. Действовал он в одиночку, так что никакая другая семья не могла бы воспользоваться плодами его находки. Через несколько часов поисков он подумал, что мог бы воспользоваться погребом, скрытым под стогом сена, но отбросил эту идею, поскольку слышал, что крестоносцы имеют обыкновение поджигать сено и лишь потом понимают, что оно могло бы пойти на корм их лошадям. Сарай, заваленный мешками с зерном, мог запросто оказаться ловушкой, потому что голодные захватчики кинутся растаскивать мешки. Но беспокойство заставило его вспомнить заброшенную шахту, теперь почти полностью заваленную отбросами, которая, как он предполагал, когда-то вела к источнику, скрытому глубоко под городом; она представляла собой укромное место, о котором другие горожане не подозревали, поскольку древний туннель, к которому она вела, был давно забыт; и именно в этой шахте 21 мая 1099 года Шалик ибн Тевфик вырыл небольшую пещерку, в которой с трехдневным запасом воды и пищи скрылись его жена Райа, шестнадцатилетняя дочь Талеб бинт Райа и сыновья. Прижавшись друг к другу в тесном убежище, они слышали, как захватчики ворвались в город, звуки короткого боя и топот ног на площади. Как Шалик и предсказывал, до них доносились крики и запах дыма. Но семья Ура держалась стойко, потому что отец предупредил: «Один день, потом второй, и еще третий».

Когда Гюнтер взял город – задача была нетрудной, потому что турки фактически не защищали его и он не был обнесен стенами, – то убивал всех его жителей, которые попадались ему на глаза. Гибли христиане и мусульмане, а в проем рядом с руинами восточной стены он загнал последних евреев, еще обитавших в пределах города, – немногих наследников Йоктана, Цадока и Джабаала – и всех вырезал, мужчин, женщин и детей. Один из его людей хотел приберечь для себя молодую девушку, но Гюнтер ему это не позволил.

– Никакого снисхождения врагам Христа! – рявкнул он, и все полегли под мечами крестоносцев.

Но во время этой последней резни случилась странная вещь. Один из евреев, крестьянин, решив дорого продать свою жизнь, схватил топор, когда граф Фолькмар Гретцский приблизился, этот еврей кинулся К нему и нанес немцу глубокую рану на левой ноге. Когда кровь хлынула густым потоком, евреи попытался нанести еще один удар, но солдат из отряда Гюнтера увидел нападение и убил его. Той же ночью, когда казалось, что среброголовый граф Гретцский должен умереть, опечаленный Венцель записал:

«Великое вероломство евреев еще раз дало знать о себе. Когда город уже полностью покорился, один ловкий парень тем не менее вооружился топором и стал коварно ждать моего лорда Фолькмара. Он с необузданной яростью кинулся к нему и едва не отрубил графу левую ногу. Мы отнесли его в чистую комнату, где положили на кровать. Глаза милорда не отрывались от висящего на стене распятия, потому что в этот день мы, к сожалению, убили многих христиан, но это можно простить, потому что они выглядели точно как арабы, и в пылу битвы нельзя было отличить праведных от неверных, и, когда граф Фолькмар увидел распятие и понял, что мы снова убивали христиан, он был готов скончаться от горя, но я оставался с ним всю ночь, перебинтовывая ногу и молясь о его душе. Утром к нам зашел Гюнтер Кёльнский и сказал: «Брат, я должен присоединиться к остальным, а то они возьмут Иерусалим без меня, а меня не будет на месте, чтобы заявить о своем королевстве». – «Неужели вы рискнете оставить своего брата в таком состоянии?» – сказал я, и Гюнтер ответил: «Я пришел из Кёльна, чтобы взять Иерусалим, и даже дьявол не остановит меня перед Святым городом».

Я просил его не оставлять своего умирающего брата, но он ответил: «Ему придется отрезать ногу, и он, скорее всего, умрет, но я оставлю с ним шесть своих испытанных людей». Граф Фолькмар услышал эти слова и закричал со своего ложа: «Убирайся к черту со своими людьми и со своим королевством!» – но Гюнтер не разозлился и мягко сказал: «Брат, именно эти земли я хочу забрать себе, и если ты выживешь, то сможешь разделить их со мной». И он ускакал со всеми своими солдатами, ни словом больше не упомянув о своем обещании. Я не сомневался, что моему господину предстоит скончаться, но на третий день из пещеры появился некий человек по имени Шалик, который счастливо избежал резни. Он заявил, что является доктором, и показал, как надо отрезать ногу графу Фолькмару, и, когда гниющая ее часть была отрезана, графу стало лучше, и загадочный врач сказал мне: «Я и моя семья – истинные христиане, но мусульмане вынудили нас пройти по пути неверных, и мы хотим снова получить святое крещение». Со слезами радости на глазах мы снова окрестили его вместе с женой, трех его сыновей и дочь. Он носил имя, данное ему неверными, и я сказал ему: «Во имя Господа, отринь от себя пути неверных». Поскольку он был врачом, знающим, как отрезать ногу, я сказал, что отныне имя его будет Лука, и он завершил крещение, много раз повторив новое имя. Семья одобрила его. Его появление и благочестивое поведение я счел подлинным чудом и расценил как хорошее предзнаменование нашего пребывания в этом городе».

Но пока Венцель и Лука, купец, ставший врачом, отчленяли его ногу, проклиная вероломство евреев – надо же, кинуться с топором на христианского рыцаря, – граф Фолькмар то и дело терял сознание от боли. Закусив зубами рукоятку кинжала, он видел перед собой Симона Хагарци и опять слышал предсказание еврея: «Если из ста человек, покинувших Гретц, вернутся лишь девять, они могут считать, что им повезло», и, впадая в бредовое забытье, он знал, что ему не быть одним из них. Он больше не увидит Рейна, и, вспоминая тех евреев, которых его люди перебили на берегах реки, он прощал того единственного еврея, напавшего на него. «То было Божье возмездие, – бормотал он про себя, когда араб пилил ему кость. – Да простит нас Господь за все, что мы сделали». И тут он лишился ноги.

В течение нескольких лет Гюнтер Кёльнский не появлялся в пределах восстановленного Макора. Он ускакал помогать взятию Иерусалима, затем участвовал в осаде Ашкелона и в долгой войне с Триполи и Тиром и, наконец, в 1104 году способствовал падению важного портового города Акки. Когда мощные стены этой крепости пали под натиском осаждающих и город получил новое имя, Гюнтер наконец вернулся в Макор, где Лука, исполнявший ныне обязанности бейлифа, судьи и казначея города, приветствовал его от имени правителя, графа Фолькмара.

– Где мой брат? – спросил исхудавший воитель, и Лука провел его в большое строение, служившее грубым подобием замка, откуда Фолькмар правил окружающими землями.