Прежде чем она успевает добраться до мужчины с чашкой извощеной бумаги, он поворачивается. На нем действительно фуфайка с надписью «ЯПЬЮ НОЗЗ-А-ЛА», но это она едва замечает. Перед ней он, и вот это она замечаеточень хорошо. Эдуард Кантор Дин. Но и это становится второстепенным, потому чтов его глазах она видит именно то, чего так боялась. Абсолютное недоумение. Онее не знает.

Потом, нерешительно, он улыбается, и улыбку эту она помнит,всегда любила ее. Опять же, никакой он не наркоман, она понимает это сразу.Видит по лицу. А прежде всего, по глазам. Хор из Гарлема поет, а он протягиваетей чашку горячего шоколада.

— Слава Богу, — говорит он. — Я уже подумал, что шоколад мнепридется пить самому. Что голоса — плод моего воображения, и я просто сходил сума. Это… ну… — он замолкает, недоумения в глазах еще прибавляется, хотя вродебы больше некуда. — Послушай, ты приехала сюда ради меня, не так ли?Пожалуйста, скажи мне, что я не выгляжу в твоих глазах посмешищем. Потому что ясейчас нервничаю совсем как длиннохвостый кот в комнате, заставленнойкреслами-качалками.

— Нет, конечно, — отвечает она. — Никакое ты не посмешище, —она вспоминает историю Джейка о голосах, которые спорили в его голове, одинкричал, что Эдди мертв, другой — что жив. И оба свято верило в то, чтоговорили. Она, пусть и не в полной мере, представляла себе, как это ужасно,слышать в голове другие голоса, потому что кое-что знает о других голосах.Странных голосах.

— Слава Богу, — восклицает он. — Тебя зовут Сюзанна?

— Да, — кивает она. — Мое имя — Сюзанна.

Горло у нее совершенно пересохло, но ей удается выговоритьэти слова. Она берет у него чашку, и маленькими глоточками, через слой сливок,пьет горячий шоколад. Он сладкий и хороший, вкус этого мира. С улицы доносятсяавтомобильные гудки, таксисты торопятся хоть что-то заработать до того, какснегопад перекроет движение. И звуки эти тоже ей нравятся. Улыбаясь, онпротягивает руку и стирает капельку сливок с кончика ее носа. От егоприкосновения ее пробивает разряд электрического тока, и она знает, что он тожеэто почувствовал. И вот тут ей приходит мысль о том, что он вновь поцелует ее впервый раз, вновь переспит в ней первый раз, вновь влюбится в нее в первый раз.Возможно, он все это знает, голоса сказали ему, но она знает об этом из кудаболее надежного источника: с ней все это уже случилось. Ка — колесо, говорилРоланд, и теперь у нее нет сомнений в том, что это — истина. Ее воспоминания о

(Срединном мире)

где и когда стрелка становятся все более смутными, но онадумает, что помнит достаточно много, чтобы знать: все это с ней ужепроисходило, и воспоминания эти связаны с чем-то невыразимо грустным.

Но, одновременно, это хорошие воспоминания.

Эти воспоминания — чудо, вот что это такое.

— Тебе холодно? — спрашивает он.

— Нет, я в порядке. А что?

— Ты дрожишь.

— Это от сладости сливок, — а потом, глядя на него, онавысовывает язык и слизывает толику присыпанной мускатным орехом белой пены.

— Если тебе сейчас не холодно, то будет, — продолжает он. —По радио сказали, что вечером будет мороз. Поэтому я тебе кое-что купил, — иззаднего кармана он достает вязаную шапочку, из тех, что натягивают на уши. Онасмотрит на шапочку и видит, что на ней вывязаны слова: «СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА».

— Купил в «Брентос», на Пятой авеню, — говорит он. Сюзаннаникогда не слышала об универмаге «Брентос».

«Брентанос» — да, книжный магазин, но не «Брентос». Но,разумеется, в Америке, где она родилась и выросла, она не слышала ни о напитке«Нозз-А-Ла», ни об автомобиле «Такуро спирит».

— Голоса присоветовали тебе купить эту шапочку? — теперь онаего немного подкалывает.

Он краснеет.

— Если уж на то пошло, фактически, да. Примерь. Шапочкаподходит идеально.

— Ответь мне на один вопрос, — говорит она. — Кто сейчаспрезидент? Ты же не собираешься сказать, что это Рональд Рейган [118] , нетак ли?

Он бросает на нее изумленный взгляд, потом улыбается.

— Что? Этот старик-актер, которые вел на ти-ви передачу «Днив Долине смерти»? Ты, конечно, шутишь, да?

— Нет. Я всегда думала, что именно ты шутил насчет РонниРейгана, Эдди.

— Я не понимаю, о чем ты.

— Ладно, просто скажи, кто сейчас президент.

— Гэри Харт [119] , — отвечает он, словно говорит с ребенком.— Из Колорадо. Он едва не вышел из президентской гонки в 1980 году, я уверен,вы помните, в связи «Обезьяньим делом». А потом сказал: «Да пошли они все, еслине понимают шуток», и продолжил кампанию. Все кончилось его безоговорочнойпобедой.

Он пристально всматривается в нее, и его улыбка блекнет.

— Так ты не разыгрываешь меня?

— А ты разыгрываешь меня насчет голосов? Которые звучат втвоей голове? Тех самых, что будят тебя в два часа ночи?

Эдди чуть ли не в ужасе таращится на нее.

— Как ты можешь это знать?

— Долгая история. Может, когда-нибудь и расскажу тебе, —отвечает она, думая при этом: «Если еще буду ее помнить».

— Это не только голоса.

— Правда?

— Да. Ты мне снишься. Уже несколько месяцев. Я ждал тебя.Послушай, мы незнакомы… это безумие… но тебе есть, где остановиться? Нет, яправ?

Она кивает. Копируя Джона Уэйна [120] (а может, Блейна)отвечает: «В Додже я — незнакомец, странник».

Сердце ее бьется медленно и гулко, но она чувствуетподнимающуюся волну радости. Все будет хорошо. Она не знает, что именно и как,но да, все будет хорошо. На этот раз ка на ее стороне, а сила ка огромна. Оназнает это по собственному опыту.