Когда Роланд выходил из этой комнаты, ощущение дежа-вю ещеболее усилилось. Как и ощущение того, что он вошел в тело самого Гана.

Он повернулся к лестнице и продолжил подъем.

Следующие девятнадцать ступенек привели его на вторуюлестничную площадку и ко второй комнате. Здесь на круглом полу валялосьмножество клочков ткани. Роланд не сомневался, что все они — от детскойпеленки, изорванной злобным незваным гостем, который потом прошел на балкон,чтобы взглянуть на поле роз, и обнаружил, что вернуться в комнату возможности унего нет. Он был невообразимо хитер, злобен и мудр… но, в конце концов,допустил ошибку, и теперь ему суждено расплачиваться за нее до скончания веков.

«Если он хотел только взглянуть на поле роз, чего потащил ссобой весь боезапас, когда выходил на балкон?»

«Потому что это было его снаряжение, которое он всегда носилна спине», — прошептало одно из лиц, высеченных на изогнутой стене. ЛицоМордреда. Теперь Роланд не видел в нем ненависти, только печаль и тоскойброшенного ребенка. И одиночеством лицо это соперничало с паровозным гудком вбезлунной ночи. Никто не прикреплял скобу к пупку Мордреда, когда тот вошел вэтот мир, а свою мать он сожрал в первую же трапезу. Никакой скобы, никогда вжизни, ибо Мордред никогда не был членом тета Гана. Нет, только не он.

«Мой Алый Отец никуда не ходил безоружным, — прошепталокаменное лицо. — Особенно если находился вдали от своего замка. Он был безумен,но не до такой степени».

В этой комнате пахло тальком, который сыпала его мать, когдаон лежал голенький на полотенце, после ванны, и играл только что открытыми длясебя пальцами ног. Она присыпала тальком раздражение на коже, напевая при этом:«Непоседа, мальчик мой, День закончен, дорогой».

Этот запах исчез так же быстро, как и появился.

Роланд подошел к маленькому окошку, переступая через обрывкипеленки, и заглянул в него. Лишенные тела глаза почувствовали присутствиестрелка и тяжело перевернулись к нему. Во взгляде читалась ярость и чувствоутраты.

«Выходи, Роланд! Выходи, чтобы мы могли встретиться лицом клицу! Как мужчина с мужчиной! Глаз в глаз, если тебя это устроит!»

— Думаю, нет, — ответил Роланд, — потому что я не закончилсвои дела. Осталось немного, но я их еще не закончил.

То было последнее слово, сказанное им Алому Королю. Хотябезумец осыпал его мыслями-криками, старался он напрасно, потому что Роландболее ни разу не оглянулся. Ему нужно было подниматься по лестнице, заглядыватьв другие комнаты, прежде чем достичь той, что ждала его на вершине.

5

На третьей лестничной площадке он заглянул в дверь и увиделвельветовое одеяние, которое он, несомненно, носил в один годик. Среди лиц наэтой стене он увидел своего отца, только гораздо более молодого. Позже в еголице прибавилось жестокости, причиной тому стали события и ответственность. Ноне здесь. Здесь по лицу Стивена Дискейна читалось: нет в мире ничего другого,способного доставить ему большее удовольствие в сравнении с тем, что сейчас унего перед глазами. В комнате стоял сладковатый, приятный запах, который он узнал:запах отцовского мыла для бритья. Голос-призрак прошептал: «Посмотри, Габби,посмотри сама! Он улыбается! Улыбается мне! И у него новый зуб!»

На полу четвертой комнаты лежал ошейник его первой собаки,Ринг-А-Левио. Сокращенно, Ринго. Он умер, когда Роланду не исполнилось ичетырех, и этим сделал ему подарок. Потому что трехлетнему ребенку разрешалосьплакать над ушедшим домашним любимцем, даже мальчику, в венах которого теклакровь Эльда. В этой комнате до ноздрей Роланда долетел чудесный запах, у которого,правда, не было названия, но он знал: это запах солнца на Полную Землю в шерстиРинго.

Возможно, двумя десятками этажей выше комнаты Ринго, в такойже комнате на полу лежали хлебные крошки и покрытое перьями изуродованноетельце, которое когда-то принадлежало соколу Давиду, не домашнему любимцу, а,конечно же, другу. Первому из тех многих, кем пожертвовал Роланд на пути кТемной Башне. Здесь, на стене Роланд увидел Давида, запечатленного в полете,расправив короткие крылья, он кружил над придворными Гилеада(Мартена-волшебника среди них не было). Еще раз Давида высекли в камне слева отдвери ведущей на балкон. Тут он сложил крылья и падал на Корта, как слепаяпуля, не обращая внимания на поднятую палку Корта.

Стародавние времена.

Стародавние времена и стародавние преступления.

Недалеко от Корта он увидел смеющееся лицо проститутки, скоторой Роланд-мальчик провел ту ночь. В комнате Давида стоял запах ее духов,дешевых, цветочных духов. И когда стрелок вдохнул этот запах, ему вспомнилисьприкосновения к ее лобковым волосам. Его шокировало то, что он вспомнил сейчас:когда его пальцы скользили к ее сладко-влажной щели, он думал о себе,маленьком, только что из ванны, чувствующим руки матери.

Тут его член начал набухать от прилива крови, и Роланд встрахе покинул эту комнату.

6

Закат более не освещал ему путь, теперь светились толькоокна: стеклянные глаза были живыми, стеклянные глаза смотрели на безоружногопришельца. За стенами Темной Башни розы Кан'-Ка Ноу Рей закрылись до следующегорассвета. Часть разума Роланда еще удивлялась тому, что он все-таки здесь; чтоодно за другим ему удалось преодолеть все препятствия, которые встретились натропе, ни на йоту не отступив от первоначального замысла. «Я похож на роботовДревних людей, — подумал он. — Они или выполняют задачу, ради выполнениякоторой их создали, или разбиваются в лепешку, стараясь ее выполнить».

Другая часть разума не удивлялась, нисколько. Этой частиприходили те грезы, что и, должно быть, приходили Лучам, эта более темная частьвновь подумала о роге, выпавшем из пальцев Катберта… Катберта, который встретилсмерть, смеясь. Рог мог и до сего времени лежать там, где и упал, на каменистомсклоне Иерихонского холма.

«И, разумеется, я видел эти комнаты прежде! Они, в концеконцов, рассказывают мне мою жизнь».

Действительно, рассказывали. Этаж за этажом, история заисторией (не упоминая смерть за смертью) поднимающиеся комнаты Темной Башнипересказывали события жизни Роланда Дискейна и его поисков Темной Башни. Вкаждой лежало напоминание о прошлом, в каждой стоял особый запах. Некоторымгодам посвящалась не одна комната, а несколько, но на каждый год приходиласьхотя бы одна. И после тридцать восьмой комнаты (тридцать восемь — дважды подевятнадцать, если вы сразу не обратили на это внимание) у него возникложелание больше никуда не заглядывать. Потому что в этой комнате стоялобгоревший столб, к которому ранее привязали Сюзан Дельгадо. Он не вошел в этукомнату, но посмотрел на стену. В этом не мог ей отказать. «Роланд, я люблютебя!» — кричала Сюзан Дельгадо, и он знал, это правда, потому что узнать Сюзанон мог только по ее любви. Ибо, несмотря на любовь, ее все же сожгли.