визите Малаховского, о передаче им царского письма из Томашова с наставлениями, по которым он и будет поступать. Он пишет далее, что в Буде он застал людей и суда графа Эттингена и Рудзини, а также, что был там на обратном пути из Вены секретарь английского посредника лорда Пэджета, с которым, однако, не пришлось повидаться и поговорить, как бы хотелось. Зачем он приезжал в Вену и с чем отпущен цесарскими министрами — остается неизвестным, цесарские министры о том не объявили. О турецкой стороне никаких пока вестей нет. Хорошо, конечно, зная интерес Петра к городам и крепостям, Возницын заканчивает письмо изобразительным описанием города Буды, других венгерских городов по Дунаю — Коморна и Грана, мимо которых он плыл, и всей местности по Дунаю, которую он наблюдал во время плавания. Города, совершенно разоренные войной (как припомним, эти именно города служили центрами военных действий в 1684–1688 гг.), не восстановлены, и вся страна по берегам Дуная поражает безлюдьем и пустынностью. Город Буда и другие венгерские города славны только по книгам о них: «Зело славен Будин на письме и прочие венгерские грады, а как их кто увидит, мало что может хвалить. По правде Будин на веселом месте стоит по правую сторону реки Дуная в горе (т. е. на возвышенном берегу), град некогда был великой, но нимало крепкой, обведен двумя стены каменными такими, какими был Азов. Только многие раскаты большие и низкие; рвов подле стен и валов, и бастионов, и иных никаких крепостей нет: древле — фортеция. К нему ж пришли горы, равные ему, и удолия многие. И ныне весь разорен и рассыпан и живущих в нем мало что обретается и то бедных людей; живут в земле и в соломенных хижах (хижинах). Я его крепко смотрел и кругом его и в нем ездил, многие еще мечети с турмами[1255] стоят. В нем же изрядные в турецких банях в четырех местех теплицы (теплые источники), в которых я был же, и воды лучше венских. На другой стороне Дуная пониже еще немного в равнине стоит город Пешт, таким же издревле и ныне разорением, понеже как турки неохотны городов строить, так и во взятии от немцев ни единого камени не поправлено, ни деревом, ни землею что построено. Или за бессилием, или за сумнительным надеянием то чинится[1256]. О Гране ж, государь, и о Коморне и об иных мало, что писати надлежит: весьма разорены и пусты, и строение древнее и безоборонное, не так, как немецкие крепости. По Дунаю ж, государь, все конечно пусто и безлюдно, а где мало что и сыщется — неизреченно бедно и нужно, и разорено. Чего ради, смотря по сему, и впредь не безбедно Вена имеет быть, понеже неприятелю малая какая препона до ней есть», — т. е. вследствие разорения городов и отсутствия крепостей Вене грозит беда, потому что неприятелю по дороге к ней нет преград. «Цесарские, государь, и венецийские суды, — заканчивает письмо Возницын, — пошли к Петру Варадыну (Петервардейну) сего числа, а я утре поеду рано. А сами послы цесарской и венецыйской, хотя и хотели скоро ехать на почте, только по се число еще в Будин не бывали, а путь им належит на Будин»[1257].

В другом письме, шифрованном, Возницын отвечал по существу на те руководящие указания, которые давал ему Петр в письме из Томашова от 4 августа. Прокофий Богданович ясно понимал и отчетливо изображал отношение союзников к русским интересам, их настроение и намерения и не питал на этот счет никаких радужных надежд. Царь писал из Томашова, что король польский пришлет на конгресс «своих немцев», т. е. саксонцев, доброжелательных к России, и приказывал Возницыну действовать с ними согласно. Однако, пишет Возницын, «то твое, государево, письмо отдал мне не немец, поляк, а немцев с ним ни одного человека нет, и потому я разумею, что тот посол польской больше от Речи Посполитой, нежели от короля, чтo и он при разговорах наших сказал мне». У Польши того времени было, как мы уже знаем, две политики: политика короля и политика Речи Посполитой, и, в противоположность королю, Речь Посполитая никакого доброжелательства к Московскому государству не выказывала. Поэтому никакого расположения от посла Речи Посполитой Возницын и не ждал. Он верно рассуждал, что на поляков положиться нельзя, верно предвидел, что если им будет уступлен турками город Каменец — и в этом их очень обнадеживали австрийцы, — то они бросят общее дело союзников и заключат сепаратный мир. Так оно, действительно, и вышло, и в этом отношении Возницын обнаружил большую проницательность и прозорливость.

Не более внушают надежд и австрийцы. Они намеренно оттягивали конгресс, чтобы тем временем втихомолку сговориться с турками, с которыми сносятся через посредников без ведома и участия союзников и явятся на конгресс, предварительно согласившись с неприятелем, подготовив дело к подписанию договора, «все свои дела поставя на мере ко окончанию и к подписанию». Тогда пригласят к переговорам и нас, будут нас торопить, и мы тогда «в кратком времени со всех стран понуждаемы будем, Бог ведает, что против той неправды делать!». Неискренность цесарцев как союзников и образ действий, какого они будут держаться в дальнейшем, видны по их поведению до сих пор: будучи в союзе, установили основание мира без предварительного соглашения с союзниками, точно так же без предварительного соглашения сносятся через посредников с неприятелем, чинят с ним переговоры и пересылки; не показывают союзникам относящихся к делу документов целиком, а только сообщают из них выписки. «И то какая их правда, — пессимистически восклицает Возницын, — что взяв союз, простояли войска их без дела все лето!» — а это дало возможность туркам и татарам многими силами действовать против русских войск[1258].

Это письмо показывает, в каком настроении, с какими взглядами и мыслями ехал московский посол на конгресс, и во многом объясняет принятый им там способ действий. Надеяться на поддержку союзников нечего, полагаться на них невозможно. Сознания общего интереса и преданности общему делу союза у них искать нельзя. Общее дело забыто из-за частных индивидуальных выгод каждой стороны. Каждый действует отдельно; фактически — союз уже не существует. Польше лишь бы получить Каменец, — она затем сейчас же выйдет из строя. Австрийцы уже подготовили свой мир с турками путем сепаратных тайных сношений. То предварительное соглашение союзников между собой, с которым носился Возницын перед отправлением на конгресс, не удалось и оказалось совсем невозможным. Из всего этого для московского посла выходил один вывод,