участников конгресса. «Приезжал к великому послу граф Марсилий, — читаем мы в „Статейном списке“, — и поздравлял его, великого посла, счасливым прибытием, а потом говорил: слышали-де они, его, великого и полномочного посла, у людей с некоторыми людьми учинилась ссора, однакож де [если] и была какая ссора, и та в прибытии их, всех послов вся успокоена быти имеет. И великий и полномочный посол говорил, что за посещение его и поздравление он, посол, благодарствует, а у людей-де его ни с кем никакой ссоры не было: а если бы и была, о которой он не ведает, а он, господин Марсилий, то хощет успокоить, и он, посол, за то зело благодарствует и их, цесарского величества послов во всем слушать рад, естли что не ко умалению великого государя, его царского величества, чести достизает»[1267]. Возницын прикидывался не знающим о столкновении, дабы не признать, что занял место силой. Итак, московский посол расположился на ближайшем к цесарцам месте, а польский сидел надувшись у себя в барке на Дунае, заявляя протесты. «Это поставило цесарцев, — продолжает свое донесение Рудзини, — в нерешительность. В этот самый час они обсуждают лучший способ выхода из положения, и мне донесено, что, может быть, придется передвинуть лагерь из этой местности, чтобы устранить предмет и причину неудобств, а также чтобы улучшить размещение к выгоде всех, так как место оказалось теснее, чем представляли себе инженеры». Как paз кстати случилось, что турки и посредники также были недовольны занятыми ими местами и прислали предложение всем несколько передвинуться по направлению к Петервардейну. «Между тем как цесарцы, — прибавляет Рудзини в постскриптуме той же своей депеши от 15/25 октября, — изыскивали способы перенестись в другое место, как вследствие несогласий, так и вследствие качеств этого места, действительно дурно выбранного и плохо приспособленного для стольких расположений, прибыл секретарь Пэджета с письмом посредников и с представлением о неудобстве также и их расположения у монастыря (Крушталя). Они предлагают перебраться в равнину Карловица. Сейчас прибыл ко мне граф Марсилий сообщить мне новость и причины, которые накоплялись в пользу перенесения лагеря, и сказать, что цесарцы желают говорить со мною. Я отправился приватным образом к шатру Эттингена, который… прочел мне письмо посредников, содержащее те же мотивы… Я одобрил старание найти места, которые могли бы быть более приспособленными к удобствам всех и которые одновременно с тем могли бы послужить к улажению разногласия, прежде чем проникнет о нем слух к туркам… Таким образом, час спустя они дали мне знать, что в этот вечер все переселяются. Поэтому, оставив здесь бoльшую часть моего экипажа и все барки, которые с немалою трудностью и издержками должны будут подыматься по реке, отправляюсь и спешу закончить эту нижайшую депешу»[1268].

Для расположения союзников на новых местах, куда они были передвинуты 15 октября, австрийцами был изобретен хитроумный план, а именно: взята была для расположения фигура квадрата, причем каждый из союзников должен был занять одну из его сторон. «Этот план, — пишет Рудзини в следующей депеше от 21 октября/1 ноября, — не давал места никакому различию и преимуществу, и не могло быть вопроса о превосходстве или привилегии, тем более что цесарцы уже заявили устно и письменно, что в размещении нет и не может быть никакого преимущества. Поэтому прежде, чем двинуться, графу Марсилию было поручено спросить согласие послов относительно вышепоказанного плана[1269], который располагал по двум противоположным сторонам цесарцев и венетов, а по двум другим — московитов и поляка. Все согласились, и только поляк сказал, что он мог бы расположиться на какой угодно стороне, только бы не соприкасаться с московитом… После чего было предложено каждому командировать непосредственно к графу Марсилию своего офицера, чтобы узнать и занять то место, которое ему назначено, чтo было исполнено мною и московитом и было обещано, но не исполнено поляком».

Дело размещения и на этот раз не прошло гладко. Возникли новые столкновения все у того же польского посла. «Потому ли, что характер польского посла от природы беспокойный, — пишет Рудзини в депеше от 21 октября/1 ноября, — или потому, что под видом такого беспокойства он, повинуясь секретным инструкциям своего двора, ищет то того, то другого предлога, чтобы поставить препятствие конгрессу и вызвать его замедление, когда не успевает сделать этого другим способом, — разногласия, которые возникли в другом лагере с московитом, возобновились здесь, не скажу с министром ваших превосходительств, но с цесарским посольством». Однако разногласие у польского посла на новом месте возникло прежде всего именно с ним, Рудзини, как это видно из его же дальнейших слов. «Вследствие некоторого необходимого опоздания, — рассказывает Рудзини далее, — я прибыл последним в лагерь, куда предшествовал мой багаж, и нашел, что на месте, заранее обозначенном на карте, а затем указанном видимыми знаками на земле, возвышался мой шатер, находящийся против шатра цесарцев. Я начал устраивать свой стан. Час спустя я заметил, что, хотя и в отдалении от моей линии, поднималась маленькая палатка для поляка, который очутился как бы посреди площади квадрата, оставшейся пустою». Продолжая свои наблюдения далее, Рудзини через некоторое время заметил, что из помещения цесарцев показался офицер, который в два приема, но каждый раз одинаково безуспешно направлялся к полякам с предупреждением, чтобы они прекратили работы и что это место назначено не для них. Хотя небольшая палатка польского посла и не закрывала всего фронта венецианцев и хотя, кроме этой палатки, никаких больше сооружений для польского лагеря не появлялось, Рудзини, видя безуспешность воздействия цесарского офицера на поляков, счел уместным с осторожностью дать знать графу Эттингену, что он также заметил «новость и изменение в том порядке, который был так разумно устроен». Цесарское посольство «выказало негодование и выступило с действительными и неоднократными представлениями, послав в этот же вечер нескольких лиц и самого Марсилия, чтобы найти посла, который все время продолжал оставаться в барке… Hо резоны не имели силы. Он показал себя достаточно чувствительным в огорчении, оставшемся у него от спора с московитом, и, извращая факты и вещи, ранее выраженные и одобренные, отрицал свое данное Марсилию согласие занять отведенную ему сторону квадрата. Когда ему было предоставлено выбрать какое-либо место по его желанию, он послал кого-то из своих завладеть местом, уже занятым мною, поручив охранение его двум солдатам, пока сносились с барок его палатки; все дела, о которых не знаешь, как их уладить!».

Так в течение нескольких дней тянулось дело между цесарцами и поляком, который от одного разговора до другого менял свои предложения, сам