До Лас-Вегаса они доехали за шесть часов. Он лежал посредипустыни, как какая-то невероятная драгоценность. На улицах было много людей —рабочий день закончился, и они наслаждались вечерней прохладой. Они вертелишеями вслед патрульным машинам, а потом возвращались к своим разговорам.

Ларри задумчиво оглядывался вокруг. В городе былоэлектричество, улицы были чистыми, следы мародерства во время эпидемии исчезли.

Они подъехали к тюрьме. Когда Ларри выбрался из машины,разминая застывшие мускулы, он увидел, что у Дергана в руках — пара наручников.

— Эй, посмотри-ка, — сказал он Ральфу.

— Мне очень жаль, но это его распоряжение.

Ральф сказал:

— На меня никогда не надевали наручников. Года за два доженитьбы меня подобрали на улице в стельку пьяным и отвезли в вытрезвитель, нонаручников не надевали никогда. — Ральф говорил медленно, и его оклахомскийвыговор стал заметнее. Ларри понял, что он впал в полную ярость.

— У меня есть приказ, — сказал Дорган. — Не будем портитьдруг другу жизнь.

— Приказ, — сказал Ральф. — Знаю, кто отдал тебе этотприказ. Он убил моего друга Ника. Какого черта ты связался с этим адским псом?Ты-то ведь, вроде, сам по себе парень ничего. — Ральф смотрел на Дергана стаким гневным недоумением, что тот вынужден был отвернуться.

— Это моя работа, — сказал он. — И я ее выполняю. Вот и все.Протяните руки, или мне придется попросить кого-нибудь сделать это за вас.

Ларри протянул руки, и Дорган надел на них наручники.

— Кем ты был? — спросил Ларри с любопытством. — В прежниевремена?

— Полиция Санта-Моники. Помощник следователя.

— А теперь ты с ним. Прости меня, пожалуйста, но, ей-Богу,это забавно.

Из соседней машины вытолкнули Глена Бэйтмена.

— Какого черта вы его толкаете? — сердито спросил Дорган.

— Если бы тебе пришлось шесть часов подряд слушать егоболтовню, ты б его и не так толкнул, — сказал один из сопровождавших Гленалюдей.

— Меня не волнует, сколько болтовни вам пришлось выслушать,но волю рукам давать нельзя. — Дорган посмотрел на Ларри. — Что такогозабавного, в том, что я с ним? В течение десяти лет я был полицейским, пока непришел Капитан Шустрик. И я видел, что происходит, когда во главе стоят парнивроде тебя.

— Молодой человек, — мягко сказал Глен, — ваше общение снесколькими избитыми детьми и наркоманами не оправдывает тот факт, что выоказались в объятиях монстра.

— Уведите их, — ровно сказал Дорган. — Одиночные камеры,разные крылья.

— По-моему, ты не уживешься со своей новой ролью, — сказалГлен. — В тебе слишком мало от нациста.

На этот раз Дорган и сам толкнул Глена.

Ларри вели по пустому коридору. На стенах висели таблички:НЕ ПЛЕВАТЬ НА ПОЛ. ДУШ. ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ГОСТЬ.

— Я бы не прочь принять душ, — сказал он.

— Может быть, — сказал Дорган, — посмотрим.

— Посмотрим на что?

— На твое поведение.

Дорган открыл камеру в конце коридора и ввел Ларри внутрь.

— Как насчет браслетов? — спросил Ларри, вытягивая впередруки.

— Конечно. — Дорган снял наручники. — Так лучше?

— Гораздо.

— Все еще хочешь в душ?

— Очень. — Но дело было не только в этом. Больше всего насвете Ларри не хотелось остаться в одиночестве, прислушиваясь к звукуудаляющихся шагов. Если он останется один, к нему вернется страх.

Дорган достал небольшой блокнот.

— Сколько вас в Зоне?

— Шесть тысяч, — сказал Ларри. — Каждый вечер в четверг мыиграем в бинго, а призом в общей игре является двадцатифунтовая индейка.

— Так ты хочешь в душ или нет?

— Хочу. — «Но, похоже, не попаду», — подумал он про себя.

— Так сколько вас?

— Двадцать пять тысяч, но из них тысяче — меньше двенадцатилет, и их пускают в кино бесплатно. С экономической точки зрения это просторазорение.

Дорган захлопнул блокнот и посмотрел на него.

— Я не могу, парень, — сказал Ларри. — Поставь себя на моеместо.

Дорган покачал головой.

— Не могу этого сделать, потому что я пока не чокнулся.Зачем вы пришли сюда? Чего вы хотели добиться? Завтра или послезавтра вы будетемертвы, как кусок собачьего дерьма. А если ему понадобится, чтобы вызаговорили, то вы ему все выложите, как миленькие. Вы просто рехнулись.

— Нам велела идти старая женщина. Матушка Абагейл. Возможно,она тебе снилась.

Дорган покачал головой, но при этом отвел глаза в сторону.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ну, тогда оставим эту тему.

— Стало быть, ты не хочешь говорить со мной? И в душ нехочешь?

Ларри засмеялся.

— Я так дешево не продаюсь. Пошлите к нам шпиона, если,конечно, среди вас найдется парень, который не превращается в ласку, едватолько при нем упомянут Матушку Абагейл.

— Ну что ж, — сказал Дорган. — Как тебе будет угодно.

Он прошел по коридору в свете зарешеченных ламп и закрыл засобой стальные ворота.

«Завтра или послезавтра вы будете мертвы, как кусоксобачьего дерьма».

Но Ларри не верил этому. Этого просто не может быть.

— Я не испугаюсь зла, — сказал он в мертвую тишину коридора,и ему понравилось звучание этой фразы. Он повторил ее снова.

Он лег на койку, и ему пришло в голову, что он наконец-топочти вернулся на Западное Побережье, только путешествие это оказалось кудаболее долгим и необычным, чем кто бы то ни было мог предположить. К тому же,оно еще не закончилось.

— Я не испугаюсь зла, — снова произнес он. Он заснул.Выражение лица его было спокойным. Спал он мирно, без снов.

На следующий день в десять часов утра Рэнделл Флегг и ЛлойдХенрид подошли к камере Глена Бэйтмена.

Он сидел на полу, скрестив ноги. Под своей койкой он нашелкусок угля и только что закончил надпись на стене своей камеры посредиизображений мужских и женских гениталий, имен, телефонных номеров и короткихнепристойных стихотворений. Надпись гласила: «Я не гончар, и не гончарный круг,я — глина, но разве ценность достигнутой формы не зависит в той же степени отвнутренних свойств глины, что и от гончарного круга и таланта Мастера?» Гленкак раз восхищался этой пословицей — или это был афоризм? — в тот момент, когдаему показалось, что температура в камере неожиданно упала градусов на десять.Дверь в конце коридора с грохотом открылась. Во рту у Глена неожиданнопересохло, и кусок угля выпал у него из пальцев.