– Меня… разве это возможно? – пролепетала она побледнев.

– Это возможно и должно! – настойчиво и весь оживившись,начал Алеша. – Ему вы очень нужны, именно теперь. Я не стал бы начинать об этоми вас преждевременно мучить, если б не необходимость. Он болен, он какпомешанный, он все просит вас. Он не мириться вас к себе просит, но пусть вытолько придете и покажетесь на пороге. С ним многое совершилось с того дня. Онпонимает, как неисчислимо перед вами виновен. Не прощения вашего хочет: «Менянельзя простить», – он сам говорит, а только чтоб вы на пороге показались…

– Вы меня вдруг… – пролепетала Катя, – я все днипредчувствовала, что вы с этим придете… Я так и знала, что он меня позовет!..Это невозможно!

– Пусть невозможно, но сделайте. Вспомните, он в первый разпоражен тем, как вас оскорбил, в первый раз в жизни, никогда прежде не постигалэтого в такой полноте! Он говорит: если она откажет прийти, то я «во всю жизньтеперь буду несчастлив». Слышите: каторжный на двадцать лет собирается еще бытьсчастливым – разве это не жалко? Подумайте: вы безвинно погибшего посетите, – свызовом вырвалось у Алеши, – его руки чисты, на них крови нет! Радибесчисленного его страдания будущего посетите его теперь! Придите, проводите вотьму… станьте на пороге, и только… Ведь вы должны, должны это сделать! –заключил Алеша, с неимоверною силой подчеркнув слово «должны».

– Должна, но… не могу, – как бы простонала Катя, – он наменя будет глядеть… я не могу.

– Ваши глаза должны встретиться. Как вы будете жить всюжизнь, если теперь не решитесь?

– Лучше страдать во всю жизнь.

– Вы должны прийти, вы должны прийти, – опять неумолимоподчеркнул Алеша.

– Но почему сегодня, почему сейчас?.. Я не могу оставитьбольного…

– На минуту можете, это ведь минута. Если вы не придете, онк ночи заболеет горячкой. Не стану я говорить неправду, сжальтесь!

– Надо мной-то сжальтесь, – горько упрекнула Катя изаплакала.

– Стало быть, придете! – твердо проговорил Алеша, увидав ееслезы. – Я пойду скажу ему, что вы сейчас придете.

– Нет, ни за что не говорите! – испуганно вскрикнула Катя. –Я приду, но вы ему вперед не говорите, потому что я приду, но, может быть, невойду… Я еще не знаю…

Голос ее пресекся. Она дышала трудно. Алеша встал уходить.

– А если я с кем-нибудь встречусь? – вдруг тихо проговорилаона, вся опять побледнев.

– Для того и нужно сейчас, чтоб вы там ни с кем невстретились. Никого не будет, верно говорю. Мы будем ждать, – настойчивозаключил он и вышел из комнаты.

Он поспешил в больницу, где теперь лежал Митя. На второйдень после решения суда он заболел нервною лихорадкой и был отправлен вгородскую нашу больницу, в арестантское отделение. Но врач Варвинский попросьбе Алеши и многих других (Хохлаковой, Лизы и проч.) поместил Митю не сарестантами, а отдельно, в той самой каморке, в которой прежде лежал Смердяков.Правда, в конце коридора стоял часовой, а окно было решетчатое, и Варвинскиймог быть спокоен за свою поблажку, не совсем законную, но это был добрый исострадательный молодой человек. Он понимал, как тяжело такому, как Митя, прямовдруг перешагнуть в сообщество убийц и мошенников и что к этому надо спервапривыкнуть. Посещения же родных и знакомых были разрешены и доктором, исмотрителем, и даже исправником, всё под рукой. Но в эти дни посетили Митювсего только Алеша да Грушенька. Порывался уже два раза увидеться с нимРакитин; но Митя настойчиво просил Варвинского не впускать того.

Алеша застал его сидящим на койке, в больничном халате,немного в жару, с головою, обернутой полотенцем, смоченным водою с уксусом. Оннеопределенным взглядом посмотрел на вошедшего Алешу, но во взгляде все-такипромелькнул как бы какой-то испуг.

Вообще с самого суда он стал страшно задумчив. Иногда пополучасу молчал, казалось что-то туго и мучительно обдумывая, забываяприсутствующего. Если же выходил из задумчивости и начинал говорить, тозаговаривал всегда как-то внезапно и непременно не о том, что действительно емунадо было сказать. Иногда с страданием смотрел на брата. С Грушенькой ему былокак будто легче, чем с Алешей. Правда, он с нею почти и не говорил, но чутьтолько она входила, все лицо его озарялось радостью. Алеша сел молча подле негона койке. В этот раз он тревожно ждал Алешу, но не посмел ничего спросить. Онсчитал согласие Кати прийти немыслимым и в то же время чувствовал, что если онане придет, то будет что-то совсем невозможное. Алеша понимал его чувства.

– Трифон-то, – заговорил суетливо Митя, – Борисыч-то,говорят, весь свой постоялый двор разорил: половицы подымает, доски отдирает,всю «галдарею», говорят, в щепки разнес – все клада ищет, вот тех самых денег,полторы тысячи, про которые прокурор сказал, что я их там спрятал. Как приехал,так, говорят, тотчас и пошел куролесить. Поделом мошеннику! Сторож мне здешнийвчера рассказал; он оттудова.

– Слушай, – проговорил Алеша, – она придет, но не знаюкогда, может сегодня, может на днях, этого не знаю, но придет, придет, этонаверно.

Митя вздрогнул, хотел было что-то вымолвить, но промолчал.Известие страшно на него подействовало. Видно было, что ему мучительно хотелосьбы узнать подробности разговора, но что он опять боится сейчас спросить:что-нибудь жестокое и презрительное от Кати было бы ему как удар ножом в этуминуту.

– Вот что она, между прочим, сказала: чтоб я непременноуспокоил твою совесть насчет побега. Если и не выздоровеет к тому времени Иван,то она сама возьмется за это.

– Ты уж об этом мне говорил, – раздумчиво заметил Митя.

– А ты уже Груше пересказал, – заметил Алеша.

– Да, – сознался Митя. – Она сегодня утром не придет, –робко посмотрел он на брата. – Она придет только вечером. Как только я ей вчерасказал, что Катя орудует, смолчала; а губы скривились. Прошептала только:«Пусть ее!» Поняла, что важное. Я не посмел пытать дальше. Понимает ведь уж,кажется, теперь, что та любит не меня, а Ивана?

– Так ли? – вырвалось у Алеши.

– Пожалуй, и не так. Только она утром теперь не придет, –поспешил еще раз обозначить Митя, – я ей одно поручение дал… Слушай, брат Иванвсех превзойдет. Ему жить, а не нам. Он выздоровеет.

– Представь себе, Катя хоть и трепещет за него, но почти несомневается, что он выздоровеет, – сказал Алеша.

– Значит, убеждена, что он умрет. Это она от страху уверена,что выздоровеет.

– Брат сложения сильного. И я тоже очень надеюсь, что онвыздоровеет, – тревожно заметил Алеша.

– Да, он выздоровеет. Но та уверена, что он умрет. Много уней горя…