– Злые сегодня, – тяжело дыша, сказал варвар. – Не иначе, из-за жары!

Битали начал понимать, что с рыбалкой и вправду легко отделался.

– Братишка, ты тут на дороге добычу забыл!

Дикари восторженно расхохотались – Буривой протягивал родичу веревочный кукан с тремя рыбьими головами. Все остальное было обожрано по самые жабры.

– Сам из них уху вари! – под общий смех посоветовал Избор.

– Да у меня своя добыча есть! – бородач с гордостью предъявил тяжелую метровую щуку, все еще открывающую и закрывающую пасть.

– Сегодня у деда соперник! – обрадовался Дедята. – Не все тебе, старый, награды в Дубовое урочище увозить.

– У меня что по головам, что по весу больше выходит! – моментально парировал седовласый варвар.

– Но ни одна из рыбин больше этой щуки не будет!

– Такого уговора не было, мечник! Мы же не за самую большую добычу забивались, а за улов!

– Экий ты упрямый! Ну, ничего, у нас еще двое рыбаков на затоне!

– Полдень уже, Дедята! Пора молодцев твоих за удальцами сими отправлять. Да тотемников дожидаться.

Анита с силой сжала ладонь Битали, отпустила и стала пробираться к своему месту во главе стола.

И тут в воротах появилась огромная груда влажной, сверкающей чешуей рыбы. Слегка покачиваясь вверх и вниз, она добралась до очага, осыпалась рядом с ней, и все увидели Надодуха, брезгливо отряхивающего с шерсти чешую и слизь.

– Надеюсь, я не опоздал? – небрежно поинтересовался он.

Ответом была мертвая тишина.

– Это откуда? – наконец сглотнул дед.

– Буривою поклон, в хорошее место поставил, – указал на хозяйского сына недоморф. – Клевало так, таскать не успевал!

– А медведи? – прямо в лоб спросил кто-то из варваров.

– Что медведи? – не понял недоморф. – Они здесь славные, разумные. Пришли, постояли. Я им в глаза посмотрел, они мне… Решили, что я сам себе ловить стану и они себе сами, от меня в сторонке.

В наступившей тишине в ворота вошел еще один бородач. Куртка – в клочья, на щеке – кровь, в руке – кукан с тремя судаками.

– Чего уж там, – грустно признал варвар. – Позади я выходил, видел. И-и-эх!

Рыбак бросил свой скромный улов в общую кучу, потерянно махнул рукой и бухнулся за стол, потянувшись за ковшом.

– Однако… – в задумчивости постучал пальцами по столу Дедята. – Всякого я повидал, но такого… Спорить тут нечего, своими глазами любой увидеть может: больше твоего улова никто отродясь не видел. И в честь трехсотлетия победы великой твой успех знаменателен не менее… Был бы ты из родичей или соседей моих, знал бы, как наградить по душе. Да иноземец ты, Надодух, боюсь ошибиться. Скажи сам, чего желаешь и, клянусь отцовскими санями, я исполню любую твою прихоть!

– Все у меня есть, великий мечник, – преклонил колено Надодух. – И земли, и злато, и замок родовой. Для счастья одного, но самого главного сокровища не хватает. Ценность сия невероятная в твоих руках и никто, кроме тебя, наградить меня ею не в силах. Посему прошу тебя отдать мне в жены дочь твою, Аниту Горамник.

В усадьбе повисла тишина. Мертвая, неподвижная. Казалось, даже мухи забыли о полете и в немом изумлении воззрились на маленького наглеца.

– Да как ты смеешь, щенок?! – вскочив, взревел Дедята и с такой силой грохнул ладонью по столу, что миски запрыгали от дверей в хозяйские покои и до распахнутых ворот усадьбы. – Ты желаешь испытать мой гнев, али просто смерти возжелал в страшных муках?!

– Я полагаюсь на твое слово, мечник, – храбро ответил Надодух. – Ты можешь запытать меня, убить или скормить диким зверям, но сперва исполни свое обещание! Отдай свою дочь за меня замуж!

Дедята Горамник тяжело бухнулся обратно на скамью, посмотрел на жену:

– Что мне делать, Снежана?

– Никто не тянул тебя за язык, дорогой, – пожала плечами женщина. – Теперь поздно. Ты дал слово и не можешь от него отступиться.

– Что мне делать, Анита? – повернул лицо в другую сторону хозяин дома.

– Ты дал слово, батюшка, – понурив голову и опустив глаза, скромно пролепетала отличница. – Я готова пожертвовать собой, своей судьбой и счастием, лишь бы никто не сказал, что ты способен отречься от своего слова.

В зале, похоже, все еще никто не дышал, глядя круглыми глазами кто на недоморфа, кто на насупившегося отца. Наконец бородач медленно поднялся и сказал:

– Молоды вы еще слишком, дети, чтобы мужьями и женами зваться! Однако, давши слово твердое, отказываться от него мужу недостойно. Посему слушайте все и поведайте всем, кто сего не слышит, не ведает и знать не может! Я, Дедята из рода мечников Горамников, ведущих род свой от Большой Войны, ныне клянусь через три года, по достижении совершеннолетия, отдать свою дочь Аниту в жены Надодуху, из рода чатия Сенусертов, ведущих род свой из земли Та-Кем от эпохи Первого Пророчества. Наполним ковши наши, други, и выпьем за нового нашего родственника, друга и соратника, и нареченную невесту его, дочь мою Аниту. Любо молодым!!

– Любо, любо, любо!! – вскочив, заревели могучие варвары, ошалевшие от всего произошедшего. Битали понял, что вся это история еще долго будет передаваться из уст в уста, обрастать невероятными подробностями и вскоре превратится в красивую легенду о любви, отваге и случайной обмолвке сурового жестокого отца, пойманного за язык хитрым женихом и только тем составившим счастье юной пары.

И только Битали Кро знал, что Дедята и недоморф уже встречались, о планах друг друга знали, Анита свое желание высказала, и если Надодух получил приглашение сюда на праздник, то это значило, что семьи смогли договориться.

Однако потомок Темного Лорда уже поклялся себе, что эта тайна умрет вместе с ним.

Зачем рушить красивую легенду? Пусть живет в веках!

Пару раз он выпил за обрученную пару, уже сидящую бок о бок, ощущая острое щемление в груди, после чего отодвинулся от стола, поднялся. Никем не замеченный, ушел на второй этаж, в комнате развязал лежащий на сундуке мешок, достал покрывало перемещений, завернулся…

В Ла-Фрамансе моросил дождь. Улицы потемнели, по ним скатывались стремительные ручейки, а по тротуарам так же стремительно бегали прохожие – кто накрывая голову куртками, кто под зонтиками, а кто просто пригнувшись, словно это могло спасти от падающих сверху капель. Битали текучие струи ничуть не беспокоили. Последние дни он так часто намокал и высыхал, что привык и сильного неудобства не ощутил.

По переулку он поднялся до знакомой улицы, повернул. У нужной калитки огляделся, скользнул между прутьями, остановился перед изогнутой полумесяцем цветочной клумбы.

Тюльпанов здесь осталось совсем немного, не больше половины от прежнего.