Тегас потянулся к капсуле, ввел три пальца под кожу и ухватил капсулу снизу. Бацит блокировал болевые импульсы, и Тегас легко извлек капсулу.

Нижние конечности тотчас утратили чувствительность. Он упал на Вичентелли, поднес капсулу к глазам и принялся ее изучать. Извлечение нанесло смертельную рану хозяину, Джо Кармайклу, но в их общем сознании не было слышно ни единого протеста. Плоть тоже проявила неподдельный интерес к капсуле.

Простая, смертельно опасная штуковина – ее назначение очевидно. На внутренней стороне были видны длинные острые шипы. Тегас быстро очистил их от кусочков плоти. Хозяин стремительно погибал, кровь и спинномозговая жидкость лились из раны на пол. Тегас приподнялся на локтях, перевернул Вичентелли на бок, стянул с него пиджак и рубашку. Тегас хорошо представлял себе анатомию плоти и легко нащупал остистые отростки позвонков.

Тегас по внутренним ощущениям знал, как расположить шипы капсулы. Он примерился, точно определил нужное положение и вставил капсулу в позвоночный канал, присоединив ее к спинному мозгу.

Вичентелли дико закричал.

Он откатился в сторону, прополз по полу и, резко согнувшись в поясе, выпрямился.

– Раз, два, три, четыре…

Вичентелли принялся в ритме марша поочередно выбрасывать ноги, оставаясь на месте и стуча подошвами по полу в этом устрашающем ритме. Он сильно стонал, с губ его срывались страдальческие плачущие звуки. Глаза дико вращались в орбитах.

Тело Кармайкла распласталось на полу, и Тегас ждал смерти хозяина с минуты на минуту. Это было плохо – хозяин был многообещающим, – но дело сделано, и пути назад нет.

Смерть наступила как всегда; сознание хозяина выключилось, и на него обрушилась пустота, после чего Тегас переключил внимание на эмоциональный вопль Вичентелли. Тегас отделился от мертвой плоти и отстранился от нее с вечно новым ощущением превосходного открытия – с тем особым ощущением, которое во всей вселенной было важным только и исключительно для него одного.

Он стал комком невыносимой боли.

Но это была известная, знакомая боль, которая была проанализирована, понята и могла быть изолирована. Вся идентичность Вичентелли состояла пока из одной боли. Такую боль можно было убрать из тела хозяина, а новое тело было просто великолепным. С Тегасом пришло избавление от боли.

Зловещий марш постепенно угас.

Тегас блокировал нервные пути, поправил китель на Вичентелли, чтобы прикрыть введенную в спину капсулу, успев удивиться тому, насколько легким оказался этот захват. Да, потребовалось опасное изменение привычной закономерности действий, но Тегас должен доминировать, даже вопреки риску, а не сливаться с окружением.

В сознании ожил Уильям Бейли; в его голосе все еще слышались нотки пережитой паники:

– Все же мы сделали это!

В это мгновение Тегас попался на крюк другого существа – он едва не растворился в хозяине, которого только что захватил. Прерывистость смешанных эго устрашала и зачаровывала одновременно. Не только он жил в других, но и они жили в нем.

Даже новый хозяин, безмолвный, плененный, становился частью новой вселенной – вселенной, которая таила в себе новые угрозы, вселенной, которая была всепоглощающей утробой. Тегас понял, что потерял связь с интеллектуальными центрами. Он имел доступ только к нервным окончаниям. Он не мог добраться до органов дыхания, не мог найти плоть, чтобы надеть ее на себя.

Он ощутил сигналы Бацита: Бацит лихорадочно пытался привлечь внимание Тегаса. Плоть – плоть – плоть…

Он слишком мягко обошелся с этой плотью, подумал Тегас. Естественные законы жизни плоти и его собственной жизни убаюкали его, притупили бдительность. Он отбросил все вопросы об организме и беззаботно выглянул из плоти, оставив все переживания и беспокойство Бациту.

Утешала старая аксиома: Бацит знает.

Но Бацит освободился, он перестал удерживать плоть. Плоть держала его такой мертвой хваткой, что грозила задушить.

«Плоть не может задушить меня, – подумал он. – Не может. Я люблю эту плоть».

Любовь – это надежный плацдарм, зародыш полноценного контакта. Плоть помнила, как он утишил ее страдания. В Тегаса вторглась память других плотских образов. Сплетались воедино усики ассоциаций. Он вспомнил всех плотских существ, которых любил на этой планете, – то были существа с большими глазами, существа с ушами, прижатыми к головам, он вспомнил шапки густых волос, прекрасные рты и скулы. Особое внимание Тегас всегда уделял ртам. Рот рассказывал множество вещей об окружавшей его плоти.

В сознании всплыло представление Вичентелли о самом себе; оно было похоже на плавающий в зеркале призрак. Тегас подумал о полном отсутствии поэзии в этой плоти, о каменном, словно высеченном из гранита рте. Не было никакого намека на радость – таким был рот Вичентелли.

«Теперь он будет учиться радости», – подумал Тегас.

Он ощутил ступни, твердо стоявшие на полу, ощутил присутствие рядом Бацита. Но у Бацита был голос, который слышался изнутри. Тегас слышал голос Уильяма Бейли и бесчисленного множества других людей и плотских существ.

– Убери следы борьбы, пока не вернулись андроиды, – сказал голос.

Он повиновался, посмотрел на пустую плоть, которая совсем недавно была Джозефом Кармайклом.

Но в новой плоти Джо Кармайкл остался с ним, в плоти Вичентелли, который судорожно двигался, подчиняясь командам вживленной в него капсулы.

– Надо как можно скорее удалить капсулу, – напомнил ему голос Бацита. – Ты знаешь, как это сделать.

Тегас прислушался к модуляциям голоса Вичентелли. Он вдруг оценил обратную сторону пребывания в этой плоти, а также отметил тот аспект сущности Бацита, о котором раньше даже не подозревал. Он понял, что является сетью существ, которые наслаждаются своим пленением, которые упорствуют и не желают менять свое рабство на какое-то иное существование.

Они были Тегасом в реальном смысле слова, выводили его из состояния отстраненной медитации своими привычками, образом мыслей и образом действий. Его половина, Бацит, накопила более чем сорокавековой опыт медитации только на этой планете. Но до этого было еще бесконечное число других миров и планет.

Язык и мышление.

Язык – это инструмент мыслящего существа, но тем не менее и существо было инструментом языка, как Тегас был инструментом Бацита. Тегас попытался найти значимое содержание этого нового осознания и уловил упрек в насмешке Бацита. Поиск содержания был подобен поиску границ там, где их просто не существует. Содержание – это логика и классификация. Это словесное сито, через которое просеивают суждения о чувственном опыте. Но само по себе оно не может никого удовлетворить.

Главное – переживание, чувственный опыт. Действие. Бесконечное повторение актов жизни, сопровождающееся такой же бесконечной чередой образов.

«Есть вещи, которые надо сделать», – подумал Тегас.