Итак, министр говорил сам, говорили и другие люди, причём все говорили об этих виртуальных ценностях, хоть мой приятель и заметил тут же, что у нас часто исторические привычки называются духовными ценностями.

Тогда-то я поднял руку и спросил о том, нельзя ли мне узнать список этих либеральных ценностей. Отчего-то министр начал гнуться и ломаться как пряник. Вернее, он начал на меня глядеть как партизан на допросе, но, путая след, говорил и говорил — о либеральных ценностях, и о ценностях демократических.

— Да я вам вышлю, — сказал он, наконец. — Вышлю, не сомневайтесь.

Я, встав, и пройдя сквозь ряды столов, положил ему на кафедру свою визитную карточку.

И, ясное дело, хоть прошло немало времени, по-прежнему живу без либеральных ценностей.

И без демократических — тоже.

лучший подарок автору — указание на замеченные ошибки и опечатки

Извините, если кого обидел.

19 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о христианских ценностях"

Однажды я сидел на каком-то докладе в секции хлопобудов и будохлопов. Доклад, впрочем, делал городской сумасшедший. Есть такое правило — если человек выглядит как городской сумасшедший, ведёт себя как городской сумасшедший, говорит как городской сумасшедший, то он городской сумасшедший и есть.

Так вышло и здесь.

Я, впрочем, часто манкирую правилом определения городских сумасшедших, за что меня жизнь наказывает. С другой стороны они часто становятся предвозвестниками удивительных и сакральных истин.

Итак, я сидел во втором ряду конференц-зала и слушал доклад про Россию и Европу. За свою жизнь я прослушал не менее сотни докладов на эту тему, оттого я знаю, что вся эта тема сводится к тому, что на слово "Россия" в русском языке нет неприличной рифмы, а на слово "Европа" — есть.

Докладчик тут же сказал, что "Европа на протяжении последнего тысячелетия была централизованным государством". Он продолжал говорить, а я терпел. Докладчик, собственно развивал мысль, что оттого, что Россия и Европа имеют христианские ценности, они (Россия и Европа) должны объединиться.

Наконец, он сказал, что "христианские ценности сформулированы в двенадцати заповедях". Это меня очень взволновало, потому что я как-то уже потерпел поражение с либеральными и демократическими ценностями. Теперь, решил я, можно отыграться на христианских, что идут прямо ко мне в руки. Поэтому и я решил уточнить short list. Я честно спросил докладчика — каковы эти ценности.

Докладчик посмотрел на меня, как на лоха. Он посмотрел на меня, как на последнего Сруна.

— Христианские ценности сформулированы в двенадцати заповедях Моисея, — сказал он.

Вот это было круто. Я понял, что для лохов у Моисея было десять заповедей, а ещё две — для правильных пацанов. Вместе с барабаном, да.

Тут я набрался мужества и попросил перечислить.

Докладчик перечислил.

Я понял, что не узнал в этом изложении ни одной. Это всё были другие заповеди.

Они были вообще другие, и я не мог запомнить ни одной. Не про меня была эта честь, я был помечен как шельма.

Оставалось стать в переходе со скрипочкой.

лучший подарок автору — указание на замеченные ошибки и опечатки

Извините, если кого обидел.

20 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово об агенте влияния"

Я вот лучше расскажу про одного олигарха, который нынче шьёт варежки в специальном месте. Вернее, даже не про него, а про то, как я учился на агента влияния в его секретном лагере. Мне жутко понравилось учиться на агента влияния, потому что всех вывезли в лес, кормили как на убой, а автомат разбирать-собирать мне вовсе не впервой.

Когда дождь был, нас строили в холле пансионата, как вёдро — на плацу (он там был замаскирован под футбольное поле). На занятиях по взрывному делу я откровенно филонил, так как приехал со всем своим. А вот радиодело мне очень даже понравилось — я с детства к нему страсть имел.

Много там мне чего рассказали, между прочим. Про то, например, что "мы" всё время сравниваем "нас" с "ними", причём "они" в этом сравнении — разные. И вот "мы" знаем, что не получится, "мы" готовы к тому, что не получится, "мы" даже уже верим истово, что не получится "Курск", или там "Норд-Ост" или там "Беслан" или вовсе вертолёт с сотней человек внутри собьют. Тогда все обсуждали сбитый вертолёт, а потом, разумеется, его забыли. Спроси кого про вертолёт — не скажут ничего. Только под ноги плюнут.

Потом мне рассказывали про предпринимательство, приватизацию и перераспределение рисков. Говорили мне про рассеянную санкцию в обществе, что направлена против предпринимательства. А потом про Моисеев парадокс — о том, что не те, что вышли в путь, доходят до цели. Был там замечательный лектор, что говорил: "Хочется, сняв штаны, бежать за комсомолом". "Сняв" и "задрав" мешались, фрейдовщина сгущалась из воздуха, указывая на происхождение воротил бизнеса.

Обсуждали, что такое "честный" политик" и что такое "бескомпромиссный"

В стране тогда было довольно угрюмо, и из экономических причин, равно как из причин политических поубивали массу народа. Поэтому я ходил в бар, и выпивал под телевизор. А ведь что должно поставить по ТВ государство в такой момент? Оказалось, что только фильмы про войну, хорошие фильмы про войну. В баре показывали "Аты-баты, шли солдаты…" Под это можно было пить водку, и я понимал, что добром это для меня не кончится.

А потом уже говорили про другое: про то, как на катере уехал президент Ельцин к такой-то матери, а писатель Астафьев стоял и махал ему в след, приговаривая: "Настоящий мужик", и тем самым дескать, выдал он ему мандат на выборы. И вот оттого толокся в ступах голов новый вариант отношений поэта и Власти. У Пушкина был Николай I, а у Горького — Сталин, а у Солженицына — Хрущёв, и вот Солженицын думал, что его повезут к Политбюро, когда ему в камеру приносят новый пиджак. А его просто собираются высылать. Потом мы плавно переехали к двум употреблениям слова "народ" — как все жители или как все жители, кроме власти, и к тому, что старец Григорий Распутин занимал при дворе место Толстого и к тому, что Горький давно похож на Гудвина, великого и ужасного тем, что о нём знают, но никто не читает, точно так же как Гудвина не видели.

Некоторые будущие агенты влияния, впрочем, говорили тишком, что всё дело