платье – синее, простого фасона, с высокой, чуть не от груди, линией талии. Красивой она себя не считала – слишком темные брови, нос картошкой, – но в этом платье казалась себе немножко симпатичнее. Капельку привлекательнее.

Она помогла сестренке скинуть замызганную полосатую рубашку, которую Лик носила не снимая, и надеть такую же, в красно-белую полоску, но только чистую – родители держали ее в запасе для тех случаев, когда ребенку полагалось выглядеть прилично. И разумеется Лик взяла с собой любимый «поляроид».

Лили тем временем спустилась на цокольный этаж, чтобы достать очередной наряд из своего, кажется, бездонного чемодана, и возвратилась на кухню настоящей парижанкой: для сегодняшнего образа она выбрала тенниску в бело-синюю полоску и черный берет, кокетливо сдвинутый набок. Чип остался, в чем пришел. Алфи, в свою очередь, решил, что сойдет и растянутая синяя футболка, в которой он потел все утро. В общем и целом компания смотрелась если и не сногсшибательно, то, по крайней мере, бодро. Разумеется, не считая тетю Лили – та выглядела бы сногсшибательно, даже если бы нарядилась в мешок из-под картошки.

Надев модные солнцезащитные очки, тетя Лили широко взмахнула руками:

– Ну, отчаливаем! В пекарне объявляется выходной, а мы устроим себе небольшой праздник. – Казалось, она что угодно умеет превратить в праздник.

По дороге к центральной городской площади Роз и Лили держали малышку Лик за руки, раскачивая ее на ходу, словно детеныша орангутанга, а Чип с Алфи шли следом. Роз бросила взгляд на тетю, которая шагала, подставив лицо солнцу, и наслаждалась его лучами, точно ванильным пудингом.

– Знаешь, какое у меня сейчас настроение? – с улыбкой обратилась Лили к Роз.

Роз покачала головой.

– А-а-су-у-у-сьё. – Лили растянула иностранное слово, будто сливочную ириску. – По-французски «суси» означает «волнение, забота», и, получается, «асусьё» значит «беззаботный». У меня нет совершенно никаких забот! Разве не восхитительно?

– Тогда я тоже а… сусьё, – сзади подал голос Чип.

Роз наконец расслабила плечи, с самого утра вздернутые чуть ли не к ушам. Летящее платье из мягкого хлопка на ветру льнуло к ногам, точно котенок, выпрашивающий лакомство, и на миг Роз показалось, что все утрясется. Парочка не в меру откровенных библиотекарш – не самое страшное в мире. Рано или поздно действие печенья закончится, и все вернутся в нормальное состояние, в том числе Роз – она снова станет девочкой, которая молча следует правилам.

* * *

Вскоре компания вышла на главную площадь – открытое пространство, вымощенное рыжевато-коричневой брусчаткой, на жарком солнце раскалившейся почти докрасна. В центре площади высилась мраморная статуя основателя города, Реджинальда Горести, который доил корову. Летом статуя служила фонтаном: из коровьих сосков била вода. Роз считала, что это безвкусица и что городскому совету следовало бы установить другую статую… без вымени.

Приблизившись к статуе, Лили с минуту ее изучала и в итоге коротко заметила:

– Оригинально.

Роз еще издалека увидела, что перед рестораном Пьера Гийома выстроилась очередь примерно из полусотни человек.

– Что за новости? – удивилась девочка. – С каких это пор у Гийома нужно резервировать столик заранее?

Подойдя поближе, она поняла: перед ней не очередь, а скорее возбужденная толпа, и все собравшиеся смотрят вверх, на крышу заведения, где Пьер Гийом несколько месяцев назад установил стальной макет Эйфелевой башни высотой в четыре этажа. А потом до Роз дошло, на что именно устремлены все взгляды. По Эйфелевой мини-башне карабкался мистер Бэсстол.

Каким-то образом ему удалось забраться на крышу ресторана – очевидно, с помощью лестницы, прислоненной к стене здания, – и теперь, ступенька за ступенькой, он лез вверх.

– Мистер Бэсстол, не надо! Спускайтесь! – кричали ему горожане, однако он не обращал внимания на призывы.

На улицу выскочил Пьер Гийом в белом шеф-поварском колпаке и кителе.

– О-ля-ля! – воскликнул он своим тоненьким голоском. – Как много гостей! Кому-то придется подождать, но не волнуйтесь! Я обслужу всех… – Он растерянно умолк, сообразив, что толпа перед рестораном – вовсе не его клиентура. Пьер Гийом поднял глаза и тихо повторил: – О-ля-ля…

Сердце Роз учащенно забилось. Связана ли дерзкая выходка мистера Бэсстола с печеньем, которым его угостил Чип? Или еще не закончилось действие вчерашнего маффина? А может, это совокупный эффект двух волшебных средств, смешавшихся в организме застенчивого любителя лягушек?

Пьер Гийом едва не плакал:

– Мсье! Мсье! Экскюзе муа![13] Вам нельзя туда забираться! Мой макет Эйфелевой башни не выдержит вашего веса! Мсье! Вы разобьетесь!

Мистер Бэсстол продолжал карабкаться вверх, пропустив увещевания мимо ушей. Тогда Пьер Гийом в панике бросился в пожарную часть, расположенную в двух кварталах от ресторана.

– Помогите! Помогите! Лягушечник залез на мою башню! – вопил он.

Наконец мистер Бэсстол добрался до самого верха. Обхватив тонкие стальные решетки руками и ногами, он прижался к ним всем телом. Сильный порыв ветра растрепал пышную седую шевелюру, волосы облепили его лицо. В полном ужасе он глянул вниз, на толпу, затем посмотрел на небо. Роз отчаянно надеялась, что мистер Бэсстол просто спятил и ни печенье правды, ни любовный маффин, ни мисс Репей тут ни при чем. Однако в ту же минуту мистер Бэсстол закричал:

– Я, Бернард Бэсстол, люблю мисс Фелидию Репей!

Роз втянула голову в плечи. Все еще хуже, чем она опасалась. Волшебные эффекты печенья и маффина слились воедино, и возникла новая мощная магическая смесь.

– Я хочу покусывать ее изящные пальчики! – с восторженной улыбкой поведал миру мистер Бэсстол. – Я хочу целовать ее в носик и испечь ей пирог! Я хочу положить кусочек пирога ей на носик и слизать все до последней крошки! – (Толпа загудела от отвращения, многие смущенно отвели глаза.) – Фелидия Репей – самое потрясающее создание в этом городе! Да чего уж там, на всем свете! Я хочу смотреть, как ее босые ножки топчут виноград! Я сделаю ее своей королевой! – При этих словах мистер Бэсстол широко раскинул руки, и башня, покачнувшись, немного наклонилась вправо. На лице верхолаза промелькнула гримаса ужаса, и он вновь крепко схватился за стальные перегородки.

На него, однако, уже никто не смотрел. Все взгляды были обращены на мраморную статую Реджинальда Горести и подле нее – мисс Репей, которая взирала на крышу французского бистро с таким изумлением, будто туда рухнул автобус.

Мистер Бэсстол увидел стоявшую у фонтана мисс Репей и закричал:

– Фелидия! Любимая! Мой сладкий пирожок! Слоечка моя драгоценная! Единственная моя! Скажи, что ты тоже меня любишь!

Мисс Репей собралась что-то произнести, но торопливо зажала рот ладонями, чтобы слов, сорвавшихся с губ, никто не услышал. Цепляясь за башню одними ногами, мистер Бэсстол стащил с себя свитер с