дал бы человечеству откровение; или насколько и каким способом Он чудесно должен был бы вмешаться, чтобы подготовить тех, кому Он должен первоначально дать откровение, для сообщения некоего знания и для защиты его в веке, в котором они должны жить, чтобы обеспечить его передачу последующим поколениям»; и потому «мы никоим образом не способны оценить, это ли откровение должно было ожидаться, и нужно ли его протоколировать или оставить передаваться так и поэтому испортить его устной традицией, чем с течением времени исказить его» [11]. Но это рассуждение не применимо здесь, как уже было замечено; оно рассматривает только абстрактную гипотезу откровения, а не факт существования откровения особого рода, который, конечно, может различными путями модифицировать наше настоящее знание, урегулировав некоторые из тех самих моментов, для которых, перед тем, как оно было дано, мы не имели никаких решений. Нельзя также совершенно отрицать, что доказательство по аналогии с одной из точек зрения противоречит всякому предвосхищению откровения, ибо новшество в физическом порядке мира по самой силе своих утверждений несовместимо с обычными представлениями. Таким образом, мы не можем регулировать свой предшествующий будущему откровению взгляд на характер этого откровения с помощью критерия, который просто полностью опровергает само понятие откровения. Как бы то ни было, Аналогия Природы в некотором роде нарушается фактом откровения, и вопрос, стоящий перед нами, касается только степени этого нарушения.

10

Я рискну выявить здесь различие между фактами откровения и его принципами; доказательство по Аналогии Природы более связано с принципами, чем с фактами. Богооткровенные факты являются особыми и исключительными, они не имеют аналогий по своей природе; но иначе обстоит дело с богооткровенными принципами: они являются общими для всех дел Божьих; и если Творец Природы есть Творец Благодати, можно ожидать, что, хотя две системы фактов отдельны и независимы, принципы, показанные в них, будут одинаковыми и сформируют связь между ними. В этом принципиальном тождестве находятся Аналогия Природы и Богооткровенная Религия в батлеровском смысле слова. Доктрина Воплощения является фактом и не может быть подобна чему-то в природе; доктрина Посредничества является принципом, и она щедро иллюстрируется в своих положениях. Чудеса — это факты; божественное вдохновение — это факт; божественное учение от начала до конца является фактом; испытание с помощью интеллектуальных трудностей — принцип, как по природе, так и по благодати, и он может осуществляться в системе благодати либо постоянным таинством учения, либо одним определенным актом учения и то с аналогией к порядку природы, одинаково совершенной в обоих случаях; и мы не можем преуспеть в аргументации по аналогии к порядку природы против попечительства откровения, не аргументируя также против его первоначального дара. Предположим, порядок природы однажды расколот введением откровения, продолжение этого откровения есть лишь вопрос меры; и то обстоятельство, что работа началась, делает более вероятным и ее продолжение. У нас нет оснований полагать, что между нами и первым поколением христиан существует огромное различие, что первые христиане имели непогрешимое руководство жизнью, а мы не имеем.

Откровение ввело новый закон божественного управления сверх тех законов, которые появились в процессе естественного развития мира; и вследствие этого, мы можем приводить доводы в пользу существования постоянного авторитета в делах веры по аналогии с Природой и исходя из фактов Христианства. Сбережение — часть идеи творения. Создатель отдыхает на седьмой день от работы, которую Он сделал, но Он «доныне делает»[74]; так Он дал Символ веры раз и навсегда в начале, благословил его рост и предусмотрел его развитие. Его слово «не возвращается… тщетным, но исполняет»[75] Его волю. Поскольку творение предполагает постоянное управление, поэтому Апостолы — предвестники Римских Пап.

11

5. Кроме того, следует иметь в виду, что поскольку сущность всякой религии — авторитет и повиновение ему, то различие между естественной религией и богооткровенной заключается в том, что одна имеет субъективные авторитеты, а другая — объективные. Откровение заключается в проявлении Невидимой Божественной Силы или в замене голоса законодателя голосом совести. Верховенство совести — сущность естественной религии; верховенство Апостола или Римского Папы, или Церкви, или Епископа — сущность богооткровенной религии; и если такие внешние авторитеты отнять, рассудок снова отступит по необходимости к внутреннему руководству, которым он обладал перед тем, как Откровение было дано. Итак, чем является совесть в системе природы, тем же — голос Священного Писания или Церкви, или Папского Престола, как мы можем определить это, в системе Откровения. На деле можно возразить, что совесть не является непогрешимой; это правда, но все же, ей всегда следует повиноваться. И это как раз та прерогатива, которую полемисты приписывают Престолу Святого Петра; она не во всех случаях безошибочна, возможны ошибки вне ее специальной области, но она во всех случаях требует нашего послушания. «Все католики и еретики, — сообщает Беллармин, — имеют согласие в двух вещах: во-первых, что Римский Папа, даже как Папа с его собственным собранием советников или с Собором, может ошибиться в специфических дискуссиях об истине, что, главным образом, зависит от человеческой информированности и доказательств; во-вторых, что для Папы возможны ошибки и как для конкретного законоведа, даже в универсальных вопросах права, веры или морали из-за незнания, как иногда случается с другими законоведами. Далее, все католики согласны в двух других пунктах, но не с еретиками, а исключительно друг с другом: во-первых, что Римский Папа с Собором не может ошибиться в создании декретов веры или общих предписаний морали; во-вторых, что Римский Папа, определяя что-либо в сомнительном вопросе, сам или с его специальным Советом, может ошибиться или нет, но должен повиноваться всему верному» [12]. И как повиновение совести, даже, предположим, совести плохо информированной, заботится об усовершенствовании нашей моральной природы и, в конечном счете, нашего знания, так и повиновение духовному авторитету может содействовать нашему росту в освящении и святости, даже если он должен приказать то, что чрезмерно или нецелесообразно, или учить тому, что является внешним для его легитимной области.

12

6. Здравый смысл человечества лишь поддерживает эти умозаключения и, таким образом, понуждает нас к рассмотрению по аналогии. Он чувствует, что сама идея откровения подразумевает настоящего информатора и проводника, причем непогрешимого, не просто абстрактное провозглашение истин, неизвестных, прежде человеку, или летопись истории, или результат древнего исследования, но проповедь и наставление, обращающееся к тому или иному человеку. Об этом свидетельствует популярное представление, которое получило развитие среди нас со времен Реформации, что Библия сама по себе является таким руководством, и это представление преуспело в свержении господства Церкви и Папы по той самой причине,