принять, если они вообще хотят говорить о Христианстве. «Текстовая Книга» Гиселера специализирована на сухом анализе христианской истории; и все же, при подробном рассмотрении ее можно найти, что она основана на положительной и определенной теории, и что факты склоняются в ее пользу. Такой скептик, как Гиббон, принимает одну гипотезу, а такой ультра-возвышенный человек, как Барони, принимает другую. Школа Херда и Ньютона считает единственно верным взглядом на историю, что христиане спали веками, кроме тех, кого историки называют еретиками. Другие говорят, как будто бы присяга верховенству или congé d'élire[79] могла бы быть сделана границами учения Святого Амвросия, и они подгоняют Тридцать Девять Статей под пылкого Тертуллиана. Вопрос заключается в том, какая из всех этих теорий самая простая, самая естественная, самая убедительная. Конечно, понятие развития под непогрешимым авторитетом не является менее серьезной, менее выигрышной гипотезой, чем гипотезы случайности и совпадения событий или влияния восточной философии, или деятельности Антихриста, объясняющей возникновение Христианства и формирование его теологии.

§ 3. Существующие проявления вероучения как вероятное выполнение ожиданий

1

В отношении богооткровенной доктрины, данной нам свыше в Христианстве, я утверждаю, во-первых, что, вследствие своего интеллектуального характера, она прошла через умы многих поколений людей и была применена ко многим целям, а также исследовались ее необычные возможности, значения и отношения, поэтому она не могла не вырасти и не развиться с течением времени в большую теологическую систему; во-вторых, если развитие должно быть, а Откровение — небесный дар, то Тот, Кто его дал, не дал бы его, если бы не мог обезопасить этот дар от извращения и порчи, поэтому всякое развитие доктрины, которое происходит с ней вследствие необходимости ее природы, или, другими словами, то самое интеллектуальное действие, которое является органом развития доктрины через последовательные поколения, должно было, насколько оно может претендовать на то, чтобы быть поставленным во главе Откровения, быть в своих определениях непогрешимым.

Отталкиваясь от этих двух пунктов, я перехожу к вопросу о том, есть ли в истории Христианства исполнение того предвосхищения, на котором я настаивал, выросли ли в действительности учения, обряды и обычаи вокруг Апостольского Символа веры и проникли ли они в его догматы, потребовав стать частью Христианства и напомнив те дополнения, в поисках которых мы находимся. Ответ заключается в том, что такие дополнения существуют, и что они находятся именно там, где их можно было бы ожидать, в надежных местах и обителях старой традиции, в Латинской и Греческой Церквях. Позвольте мне подробнее остановиться на этом моменте.

2

Итак, если идея Христианства, изначально дана нам с небес, она не может не содержать в себе многого, что мы лишь частично сознательно признаем как составляющие этой идеи, а остальное — только бессознательно; и если Христианство с небес, то все, что обязательно включено в него и развивается — от Бога, и если, с другой стороны, действительно есть большие прибавления, претендующие на то, чтобы быть его истинными и законными результатами, то наше первое впечатление, естественно, состоит в том, что эти прибавления и должны быть именно тем развитием, которое они провозглашают. Более того, сама система, в которой доктрины были созданы, их возвышенная древность (high antiquity), но все же, существующая перспектива, их постепенное формирование, но все же, точность, их гармоничный порядок, — все это самым решительным образом направляет наши представления к вере в то, что учение, столь согласованное с самим собой, столь хорошо сбалансированное, столь молодое и столь старое, не устаревшее после стольких веков, но до сих пор еще энергичное и прогрессивное, имеет то самое развитие, задуманное в Божественном Плане. Эти доктрины принадлежат к одной семье, и они напоминают, коррелируют, подтверждают или иллюстрируют одна другую. Одна предоставляет собой доказательство другой, а все — каждой из них; если одна доказана, другая становится вероятной; если одна или другая вероятны, то по разным причинам, каждая добавляет другой вероятности. Доктрина о Воплощении предшествует доктрине Посредничества и является архетипом для Священного принципа и заслуг Святых. Из доктрины Посредничества следуют доктрины Искупления, Евхаристии, достоинства Мучеников и Святых, молитвы им и их культ. Священный принцип имеет своей основой так называемые Таинства, единство Церкви и Святого Престола, как типа и Центра, авторитет Соборов, святость обрядов, почитание священных мест, святынь, икон, сосудов, мебели и облачений. Из Таинства Крещения развиваются доктрины Конфирмации, Епитимьи, Чистилища и Отпущения грехов, Евхаристия развивается в Реальном Присутствии, поклонении Телу Христа, Воскресении тела и почитании мощей Святых. Кроме того, доктрина Таинств ведет к доктрине Оправдания, доктрина Оправдания — к доктрине Первородного Греха; доктрина Первородного Греха — к доктрине достоинства Целибата. Каждое отдельное развитие независимо от другого, но они соединены перекрестными отношениями и срастаются, растут вместе от одного корня. Евхаристия и Реальное Присутствие — части единого, почитание Святых и их мощей — части единого, также ходатайство Святых и Искупительное Состояние, и опять же соотносятся Евхаристия и Искупительное Состояние, а Целибат — характерная черта Монашества и Духовенства. Должно принять целое или отвергнуть целое; раздробление ослабляет, а удаление калечит. Недостаточно принять все, кроме чего-либо столь же принадлежащего целому, как любая другая часть; а с другой стороны, важно принять любую часть, и перед тем, как вы будете знать, что вы хотите принять, вы можете прийти к строгой логической потребности принять целое.

3

Далее, мы должны принять во внимание, что от начала и до конца нет другого развития, кроме того, которое имеет ныне христианский мир; никакого другого развития из всего, что есть известного, постоянного, достаточного, чтобы заслужить это название. В первые века еретические доктрины были, по общему признанию, бесплодны и недолговечны и не могли устоять против Католицизма. Что касается Средних веков, то мне неизвестно, чтобы какая-то Церковь, кроме Греческой, представляла более чем отрицательную оппозицию к Латинской. И сейчас, подобным образом, Тридентский Символ веры не встречает никакого конкурирующего развития; нет никакой системы-антагониста. Критики, возражений, протестов достаточно, но не хватает положительного учения; редки попытки какой-либо оппонирующей школы выдвинуть собственные доктрины, чтобы затем исследовать их смысл и содержание, определить их отношение к декретам Трента и дистанцироваться от них. И если в какое-либо время такая попытка случайно предпринималась, тогда возникало непреодолимое противоречие между частями разработанной так теологии, начиналась война принципов; кроме того, становилось невозможным согласовать эту теологию с общим направлением определений, в которых встречались ее элементы, и далее появлялись неточности и софистика у авантюристов, которые стремились привести их в последовательность [16]; также наблюдалось преобладающее мнение об