знакомому я был подключен для участия в работах, позволяющих мне в последствии набрать необходимый материал для диссертации. Ко всему прочему рядом со мной работало много красивых девушек, и я мог в них, на зло Нате влюбляться. А еще у меня появилась возможность часто выезжать в командировки, и я мог в любой момент привезти себе невесту издалека.

Однако скоро я понял, что на девчонок мне заглядываться нет смысла. Одна довольно симпатичная особа Вера однажды мне открылась:

— Юра я тебя просто обожала. Вот если бы ты не был занят, я бы была с тобой. А так я себе нашла парня.

— Да откуда ты взяла, что я занят? — были мои слова. Я не поленился и тут же спросил: — Интересно кем?

— А как же кольцо, которое я у тебя видела? — вопросом на вопрос ответила Вера. — Покажи мне свою руку.

Я показал. Никакого кольца у меня не было. Одно время я носил перстень, но затем его забросил. Этот перстень никак не мог быть обручальным кольцом. Просто я психологически создавал у всех девчонок, которые меня окружали, впечатление женатого мужчины. Таким меня сделала Ната. Я должен был всю свою жизнь быть ее потенциальным женихом, держаться около нее и подобно моему другу Жени ждать очереди, когда она освободится и пожелает со мной соединиться, выйти за меня замуж. Или же был еще один выход — не обращать внимания не только на Нату, но и на всех других девчонок и все свое время отдавать науке.

Я выбрал последнее, и окончательно разучился флиртовать, заигрывать с девушками, потерял те незначительные навыки, которые имел от общения с ними в школе, в институте, на заводе. Меня стали занимать только исследования. Я обрабатывал сотни образцов, таскал их на испытания, записывал результаты, анализировал.

На выполнение работы у меня ушло много времени. Два первых года я был простым исполнителем. Затем уже перед окончанием аспирантуры мне заведующий лабораторией предоставил возможность отчитаться. Я, хотя и нервничал — отлично выступил на научно-техническом совете, за что был повышен: мне дали должность научного сотрудника. В институте научный стаж имел значение, особенно для тех его работников, которые собирались в будущем защищать кандидатскую диссертацию. Он влиял на их заработную плату.

Наш НИИ работал по гибкому графику, то есть мы могли начинать с восьми часов утра до десяти и оканчивать соответственно с пяти до семи часов вечера. Я пользовался этим положением: приходил рано, а уходил поздно. Но даже этого времени мне не хватало. Не знаю, смог бы я вообще выйти на защиту, если бы не мой руководитель. Он мне был и отцом, и наставником, и учителем, и коллегой, и просто другом. Сколько я раз в трудную минуту порывался сказать ему: «Юрий Алексеевич, не могу больше — баста», но стоило мне посмотреть в его искрящиеся добрым светом глаза, услышать голос и слова готовые сорваться с губ вдруг застревали.

Я, при редких встречах с Фоковым своих «аспирантских дел» не касался, о работе также не говорил. У нас тем для обсуждения хватало. Мне трудно было себе представить, что именно здесь в институте я вдруг встречу Евгения. Мы столкнулись с ним в коридоре одной из лабораторий. Я бежал за результатами исследований.

Он долго жал мне руку. Опомнившись, Фоков первым делом задал мне вопрос о том, как я смотрю на то, чтобы и Наталью Михайловну перетащить к нам в институт.

— Юра послушай, вот здорово было бы, чтобы и она работала с нами рядом. Как ты думаешь?

— А зачем? — спросил я.

— Как зачем? Мы снова все будем вместе! К тому же здесь ей будет лучше. Это же ведь институт, а не какой-то завод! Там грязь. Под ногами металлическая стружка валяется…

— Ну и что? — ответил я. — Там тоже работают хорошие люди. Она их уважает. Они уважают ее.

Я думал, что он это просто так сказал. Но нет, Фоков не шутил. Он добился своего: Наталья Михайловна уволилась с завода, и пришла работать к нам в НИИ. Фоков помог ей устроиться в лабораторию, в которой работал сам.

Через день-два после трудоустройства он представил Кустину мне.

Ната смотрела на меня и улыбалась. Она встряхивала кудряшками волос, а я как завороженный не сводил с нее глаз. Убежать мне от Кустиной не удалось. Я, конечно, первое время как мог ее избегал, но потом, она «подмяла» меня — куда только девалась моя сила воли. Не было ее у меня. Я был слабым человеком и не мог избавиться от Натальи Михайловны, не мог выбросить ее из своего сердца и не думать о ней. Наталья Михайловна выглядела шикарно. Не только мое сердце, мои руки тянулись к ней, хотели ее ласкать долго-долго. Я мысленно бил себя по рукам и опускал вниз глаза. Твердил одни и те же слова: «Забудь ее, забудь!»

Хорошо, что мной занимался Юрий Алексеевич. Если бы он не был со мной жестким, не подгонял меня я бы вряд ли мог выйти на защиту диссертации. Мои мысли поворачивались в другую сторону — в сторону Наты. На последнем этапе работы я трудился над темой только благодаря силе воли моего руководителя.

Наконец наступил момент: я успешно сдал кандидатский минимум, провел необходимые исследования, оформил изобретение, подготовил пояснительную записку и принялся за написание автореферата. Загруженность делами была полной. Свободного времени у меня не было. Это заметил даже Фоков.

— Юрий, ты весь заработался, — однажды выдал он мне, — моя мать Лидия Ивановна все спрашивает, от чего ты не приходишь к нам. Она думает, что мы поссорились. Докажи, что это не так!

— Нет времени Жень. Так и скажи — нет времени!

Я старался и Наталью Михайловну «завязать» на друга. Фоков, отработав день, был свободен, маялся от безделья, пусть ею и занимается. Он любит крутиться вокруг нее и ублажать все ее желания, а у меня диссертация. Я не могу подводить своего руководителя Юрия Алексеевича. Мне нужно трудиться, трудиться и трудиться.

Мой товарищ делал успехи на любовном поприще. При редких встречах Кустина порой меня путала и называла Женей. После извинялась и ругалась:

— Все ты виноват «мерзкий мальчишка»! — кричала она. — Юра, ты меня бросил. Так друзья не поступают!

Чтобы я окончательно ее не забыл, она напросилась ко мне на защиту диссертации и после на вечере — торжестве, посвященном удачному окончанию моей работы, при всех раз несколько поцеловала меня. Я, растаял.

Причиной, заставившей меня когда-то заметить Нату, была болезнь. Ее