— Я недостаточно долго здесь, чтобы делать выводы.

— Точно, — она отпила ещё, — я забываю, что вы тут недавно. Кажется, что родились за этой стойкой.

— Моё природное свойство — выглядеть везде на своём месте, — сказал я, протирая стакан. — Сливаться с пейзажем, если угодно.

— Вот уж нет, — грустно улыбнулась она, — на самом деле, вы довольно заметны. Во всяком случае, для меня. Но я о другом. Знаете, в последние дни местные смотрят и разговаривают со мной… странно.

— В каком смысле?

— Как будто у меня, например, рак в последней стадии. Когда муж умирал, и мы с ним оба знали, что остались неделя-две, разговаривать с ним было настоящей пыткой. Я старалась постоянно быть рядом, ведь нам оставалось так мало времени вместе, но… мы сидели, смотрели друг на друга и не знали, что сказать. Любые слова бессмысленны, если нет будущего. Скажешь: «Хорошая погода», — а потом ляпаешь: «И прогноз на лето хороший». Но лета он не увидит. Нельзя говорить о важном с человеком, который уже не примет никаких решений. Невозможно говорить о ерунде с ощущением, что тратишь время на пустяки. Глядя на таймер, отсчитывающий последние дни, можно только молчать или плакать. Иногда ловила себя на мерзкой мыслишке: «Скорее бы», — потому что это слишком тяжело.

— Соболезную.

— Спасибо. Что-то я разнылась, простите.

— Выслушивать — часть работы бармена. Ещё мохито?

— Да, пожалуйста. Я хотела сказать, что со мной теперь ведут себя похоже. Как будто нет смысла ни о чём говорить. Как будто я не имею больше значения. Как будто надо только дождаться, закопать тело и заняться, наконец, чем-то другим.

— А почему бы вам просто не уехать? — спросил я. — Как я понимаю, досрочный выпуск — вопрос решённый?

— Да, на осеннем празднике все получат свои аттестаты. С моей стороны было глупо с этим спорить. Дети только рады — с каждым днём в классе всё больше свободных мест, многие не считают необходимым посещать занятия, когда остались последние дни.

— Так уезжайте. Прямо сейчас. Зная вас, я уверен, что бумаги учеников давно готовы.

— Разумеется, лежат стопочкой в кабинете. Только вручить.

— Наверняка есть кому сделать это без вас.

— Вы прям как мой сын, — улыбнулась Училка, — тоже уговаривает меня уехать. Но я ненавижу незаконченные дела. Даже если это пустая формальность. О, вот и она…

Швабра отнесла тряпки и ведро в подсобку и подошла к нам.

— Здрасьте, — буркнула девушка, — приятного вечера.

— Я принесла тебе… — женщина достала из сумки папку, — это твоё. Поздравляю с получением среднего образования, желаю успехов во взрослой жизни. Надеюсь, ты прислушаешься к тому, что я тебе много раз говорила, и не закопаешь свои способности тут. Тебе надо учиться дальше. Впрочем, ты это уже слышала, теперь ты взрослая, решай сама.

— Ух ты! — восхитилась Швабра, раскрыв папку. — Аттестат! И табели! И характеристики! И даже водительские права! Я-то думала, раз меня из школы выперли, то дадут только справку «Полная дура».

— Они тоже так думали, — кивнула Училка. — Но бланки и печати у меня, а я считаю, что ты заслужила, как никто.

— Спасибо! Вот правда, спасибо, — внезапно шмыгнула носом Швабра. — Вы даже не представляете, как много для меня сделали.

— Прекрати, это мой долг как учителя.

— Ещё раз спасибо, — поблагодарила она Училку. — Я вас не забуду!

Девушка пошла убирать дальше, а я спросил:

— Она способная?

— Очень. Чрезвычайно цепкий ум, прекрасная память, отличная логика. И это притом, что росла одна. Мать её… ограниченно дееспособна. Чтобы в таких условиях показать такие результаты, надо иметь очень светлую голову. Жаль, не знаю, кто её отец, возможно девочка пошла в него. Хотелось бы верить, что её ждёт какое-то иное будущее, кроме работы руками, но здесь это маловероятно. Как, впрочем, и для остальных детей.

— Так вы не уедете?

— Нет. Не сейчас. Работы у меня скоро не станет, но мне нужно провести выпускной, закончить дела, подумать… Как минимум, — засмеялась она, — я должна получить от города свои деньги! Завод обещал по окончании года большие премии. Это, конечно, отчасти взятка за то, что мы подписали досрочную аттестацию, но я её приму, мне надо как-то жить дальше.

— И какие планы?

— Для начала ещё один мохито!

— Ого, зайдёте на третий?

— Надо иногда совершать глупости. Давайте его сюда!

Потом она пила свой напиток, я обслуживал других клиентов, но, когда мы снова остались вдвоём, спросила:

— Роберт, вы… выглядите наблюдательным и проницательным человеком.

Я мог бы сказать: «А вы выглядите перебравшей», — но какой бы я был после этого бармен. Поэтому промолчал, только кивнул неопределённо.

— И полицейский говорил, что у вас глаз-алмаз. Мы с ним иногда… общаемся.

Надо же, какая коллизия. Не всё, значит, у Депутатора на батарейках? Или, наоборот, всё?

— Вы не могли не заметить, что симпатичны мне, — решилась она, наконец, — однако всегда реагировали подчёркнуто отстранённо. Я вам не нравлюсь?

— Вы очаровательная женщина и прекрасный человек, — сказал я вполне искренне.

— Тогда в чём дело? Ребёнок?

— У вас хороший сын, умный и воспитанный.

— Но?

— Вам нужны отношения, а не интрижка. Новая семья. Кто-то, кто заменит отца мальчику и станет опорой матери. Увы, к моему глубокому сожалению, это не я. Не хотел стать источником разочарования для такой чудесной женщины.

— Неужели правда то, что думает о вас полицейский? — спросила она. — Что вы тут на задании, под прикрытием, а на самом деле никакой не бармен и даже, наверное, не Роберт? У вас есть где-то далеко настоящая жизнь, в которой жена, дети, служба и ранняя пенсия в перспективе… Это так?

— У меня нет жены и детей, — признался я. — Но, поверьте, есть причины, по которым я не составлю вашего счастья. И эти причины не в вас, а во мне.

— Постараюсь поверить, — кивнула Училка. — Спасибо за мохито, я пойду. Или вы хотите ещё что-то мне сказать?

— Если бы была хоть какая-то вероятность, что вы меня послушаете, я