Ворота, думает она, потянувшись к створке; на ощупь та поразительно холодная. На двери – маленькая ручка в виде побега плюща; Оливия пробует ее повернуть, но та не поддается. Присев на корточки, Оливия ищет замочную скважину, но и ее нет.

Как странно.

Зачем в стене, которая просто обрывается, нужна запертая дверь? Каменная кладка даже не очень длинная – десяток шагов в любую сторону, и дойдешь до осыпавшегося края. Ноги уже несут Оливию туда, но вдруг она на полпути замирает.

По словам Мэтью, за стеной что-то есть.

Закусив губу, Оливия думает. Нелепость какая! Пространство за оградой видно невооруженным глазом – поле, что раскинулось по ту сторону. И все же Оливия не в силах заставить себя обогнуть стену.

Она возвращается к двери.

Там, где железная створка примыкает к камню, есть узкий зазор шириной с палец, обзор закрывает пара задвижек. При виде их в памяти что-то всплывает, но Оливия никак не может понять, что именно. Привстав на цыпочки, она заглядывает в щель.

Оливия прочла множество историй о проходах, порогах и на миг воображает себя стоящей в преддверии чего-то грандиозного, мрачного или опасного, но впереди расстилается лишь поле высокой травы, покачивающейся на ветру, и вдали высятся скалистые горы.

На секунду сердце замирает, и Оливия отодвигается от двери, чувствуя себя глупо.

Конечно, это просто стена, и ничего больше.

Раздается какой-то треск, и справа из кладки выпадают несколько камешков, стуча по земле, точно дождь по старой жестяной крыше. Это одна из тех дыр, что пытался залатать Мэтью – ясно по более светлому, чем окружающие валуны, цвету, но раствор слабый, и он уже осыпается, на траве виднеются крошки, будто стена зашевелилась и стряхнула с себя замазку, словно пыль. Вблизи становится ясно происхождение трещины: из нее выглядывает тонкий серый усик. Оливия тянется к нему, но вспоминает порез у себя на ладони и ярость Мэтью, так что просто поднимает упавший камушек и вставляет на место.

– Оливия! – доносится со двора.

Оглянувшись и заслонив рукой глаза от солнца, Оливия замечает Эдгара, который машет ей, прижав к плечу лестницу.

– Поможешь мне? – просит он, и Оливия мчится к старику, выбегая из холодной тени на солнце, удивляясь и радуясь его теплу.

Поднимаясь по заросшему травой склону, она слышит, как позади из стены с тихим шорохом сыпятся камешки.

Свеча почти догорела, но пока не гаснет. Уже поздно, но Оливия сидит без сна посреди кровати.

Листает страницы дневника, надеясь отыскать ответы, но внутри все те же записи, давно заученные и невыносимо расплывчатые.

Сны не даруют отдыха

Я спала на твоем прахе

Когда ты рассыпался

Хочу уснуть, но он меня всегда находит

И ее мать, и кузена преследовали сны.

Неужели Грейс так же увяла, как Мэтью? Неужели под глазами у нее появились синяки, а лицо осунулось? Это безумие или болезнь или просто мать так измучилась, что они стали похожи? И если это случилось с ними, не случится ли с ней, с Оливией?

Он еще не нашел тебя…

Оливия снова берет свой блокнот с рисунками Мэтью, дома и стены. Ей мерещится, будто она стоит в центре лабиринта, где любой поворот – неразрешенная загадка и каждая брешь ведет все глубже во тьму.

Оливия настороженно прислушивается, не закричит ли снова кузен, но в коридоре тихо, и в тенях спальни никто не прячется. Слышно лишь негромкое потрескивание свечи и шорох переворачиваемых страниц.

Оливия прижимает ладони к глазам; от разочарования ей хочется хлопнуть дверью или разбить в садовом сарае горшок, сделать что-нибудь, что выпустит чувства наружу, придаст им форму и звук. Оттолкнув блокнот и дневник, она откидывается на подушки. Секунду спустя раздается предательский треск карандаша, ударившегося об пол, а потом он катится под кровать.

Ну и пусть, думает Оливия, но потом ей мерещится, что, если она оставит там карандаш, дом схватит его, всосет в щель между половицами, в дыру меж этажами, а ведь это ее любимый карандаш. Вздохнув, Оливия сбрасывает одеяло, выбирается из постели и опускается на корточки, чтобы заглянуть под кровать.

Она готовится увидеть сгнившее лицо, полупрозрачную седую копну грязных волос, грустную улыбку. Под кроватями в Мерилансе так же лежал гуль, в темноте опустив подбородок на сложенные руки, будто кто-то, кроме Оливии, мог его там увидеть.

Но под кроватью нет никого. Только пыль и темнота, слабые очертания карандаша, который теперь не достать. Оливия ложится ничком и тянется его схватить, но замечает еще кое-что. Между изголовьем и стеной втиснута, словно в тайник, какая-то тень, на виду торчит только нижний угол.

Книга.

Непонятно, упала ли она за кровать и застряла или ее спрятали там нарочно, но когда Оливия заправляет карандаш за ухо и тянет за угол, книга поддается. Сердце замирает – такая она тонкая и мягкая. И не книга это вовсе.

Дневник.

Оливия выбирается из-под кровати обратно к лужице света, садится на пол и рассматривает обложку. Сверху – завиток позолоченной буквы «Г». Оливия в растерянности взирает на нее. Это дневник матери… Но нет – Оливия поднимается на ноги и видит: старый дневник, который всегда у нее был, по-прежнему лежит на смятых простынях, где она его и оставила. И вообще – та книжица зеленого цвета, потертая от старости, отмечена двумя необычными бороздами, а из среза торчат вырванные и вставленные обратно страницы. Найденный же дневник – мягкий, чистый и далеко не такой истрепанный.

А еще он красный. Как тот, что ей приснился.

Поглаживая позолоченную «Г», почти не вытертую, Оливия представляет, что ее матери подарили не один дневник, а два. Комплект. Затаив дыхание, она открывает книжицу и ахает, увидев записи – нежный почерк с завитушками, такой же, каким был на первых страницах зеленого дневника, когда рука матери еще не ослабла и заметки не стали путаными, обрывистыми и перечеркнутыми.

Оливия годами вчитывалась в слова, пытаясь разгадать загадку, что кроется в дневнике матери, изучая строчку за строчкой в поисках подсказок. И вот теперь листает страницы, удивляясь обилию новых записей.

Артур сегодня не в настроении.

Пролистав дальше, она находит имя Ханны.

Ханна говорит, если я испорчу еще одно платье, она заставит меня носить штаны. А я сказала, ерунда, были бы только ботинки подходящие.

Еще через несколько страниц встречается имя Эдгара.