Кто-то выпустил птицу из клетки, и теперь я никак ее не найду. Артур говорит, ее не вернуть, а Эдгар – что все к лучшему, мол, птицы любят небо больше, чем подоконники. Я оставила окно открытым: вдруг она вернется? И отец чуть не оторвал мне голову.

Как странно видеть двери, распахнутые в другую жизнь.

В этих записях нет загадочного «ты», или упоминаний о движущихся тенях, костях, напичканных историями, точно мозгом, или голосах во мраке. Есть рисунки – то здесь, то там, наброски птичьей клетки, розы, пары рук, но они небольшие и детальные, выписанные вдоль полей страниц, так не похожие на хаотичные изображения в другом дневнике.

Оливия пролистывает десяток обычных записей – заметки о том, как брат сводит Грейс с ума, об отсутствии матери, о тревожащем кашле отца. О Ханне и Эдгаре, о том, что никто не замечает, как они влюбляются, и тут на глаза Оливии попадается кое-что.

Прошлой ночью я вышла за стену.

У Оливии захватывает дух, взгляд мчится по строчкам.

Я хотела увидеть сама. Понять, настоящее ли все это, или от меня просто ждут, что я вырасту и увяну здесь от одних лишь суеверий. Ну не смешно ли? А вдруг это просто легенда, которую передавали от одного Прио́ра к другому, пока мы не забыли, что все выдумка? Неужели мы все находимся во власти безумного наваждения?

Нас ждет огромный мир, а мы сидим здесь и таращимся на стену. Отец зовет дом тюрьмой, а нас – стражниками, но это ложь. Мы такие же узники. Мы привязаны к этой земле, к особняку и саду.

Оливия медлит. В голове эхом отдается голос Мэтью: «Однажды мы пришли в Галлант и теперь не можем его покинуть. Мы привязаны к нему».

Оливия прогоняет его из своих мыслей и читает дальше:

Артур говорит, за стеной подстерегает смерть. Но правда в том, что она повсюду. Смерть забирает розы и яблоки, приходит за мышами и птицами. Она ждет нас всех. Отчего же смерть мешает нам жить?

Вот почему я это и сделала. Я вышла за стену. Я не должна была… Думала… неважно, что я думала. Конечно, я не первая. Конечно, это не выдумки. Мне не жаль. Я не… Но теперь я понимаю. Я никогда не вернусь.

У Оливии замирает сердце, она с трепетом переворачивает страницу.

Никто никогда не должен узнать. Я не должна писать это здесь, но в глубине души подозреваю, что начну сомневаться. Решу, что все мне приснилось. Но слова на бумаге присниться не могут. Так что вот: прошлой ночью я пошла за стену. И встретила Смерть.

Слова сорной травой расползаются по странице. Оливия поглаживает их пальцем, втайне ожидая, что они дрогнут от ее прикосновения. Чернила капали на бумагу, будто тот, кто писал, сидел, занеся над листом руку, и сомневался, прежде чем продолжить.

Не встретила, а увидела, но довольно близко. С его четырьмя тенями и десятком призраков, безмолвных в остове разрушенного дома. Записанное на бумаге, это звучит безумно. Когда я это видела, оно и казалось безумием. Безумный мир, лихорадочный сон. После Артур поймал меня в саду, крепко встряхнул и спросил, не заметили ли меня, и я сказала – нет. Я не выдала брату, что самый высокий из слуг-теней, отделившись от своего господина, будто в ясный летний полдень, нашел меня в холле. Я не выдала брату, что он посмотрел прямо на меня своими почти непроглядно-черными глазами и, склонив голову, указал на ближайшую дверь, на сад и стену. Я не выдала, что слуга-тень меня отпустил.

Запись заканчивается. Руки Оливии уже сами собой переворачивают следующую страницу.

Начинается другая:

Прошлой ночью я ему написала. Я вернулась к стене, думая, что послание исчезло, украдено, как и все остальное, что попадает в трещины, но оно все еще было там: втиснуто между железом и камнем, и судя по положению, его вынимали, а когда я достала проверить, то увидела, что он ответил.

Новая страница, новая запись:

Я прожила в Галланте всю жизнь. Но дом – это выбор. Я этот дом не выбирала. Я устала быть к нему привязанной.

Оливия переворачивает страницу, надеясь прочесть, что было дальше, но следующий лист вырван, и еще один, и еще. Все они выдернуты, лишь у корешка видно несколько слов, оборванных на середине чернильного завитка. Почти уничтоженная запись – едва заметная подсказка.

Не при…

Тюрьма…

Вместе

Мы сможем на…

Сего…

С разочарованным вздохом Оливия возвращается к началу. Ее мать вышла за стену. Увидела Смерть, четыре тени, десяток призраков. Самый высокий из теней помог ей вернуться домой. Какие-то сказки. Или нечто совсем мрачное… Грейс потеряла рассудок? И все же она была достаточно здорова, раз понимала, как звучат ее записи. К тому же разве Оливия сама не видит призраков?

Полупрозрачная девочка в Мерилансе. Мать и дядя, которые следовали за Оливией по коридорам Галланта. Неужели Грейс Прио́р тоже видела гулей? Кто такие тени и кто такие призраки? Это загадка или код?

Оливия закрывает глаза, пытаясь собрать кусочки головоломки, но разум слишком устал и не в силах найти отгадку, ничего не подходит; наконец, она с отчаянием вздыхает, задувает свечу и падает в постель. И в темноте приходят образы.

Возможно, меня преследует твой призрак…

Какая утешительная мысль.

Возможно, ты скрываешься во мраке.

Клянусь, я видела, как он движется.

По саду бредет человек. Он спотыкается, будто болен или пьян, поднимается на ноги, устало тащится мимо бледных в свете луны цветов, мимо шпалерных решеток и живых изгородей, мимо Оливии, которая сидит на низкой каменной скамье и смотрит на него, не в силах шелохнуться. Шаткой походкой он проходит за последнюю клумбу роз и по травянистому склону направляется к стене.

– Ты меня не получишь! – хриплым и изможденным голосом кричит он, сотрясая тишину ночи. – Тебе не победить!

Мужчина бросает взгляд через плечо на дом, на Оливию, и свет озаряет его загнанный взгляд, запавшие щеки. Лицо наполовину скрыто тенью, но очертания подбородка вполне узнаваемы, как и глубоко посаженные глаза, такие же, как у Мэтью, только старше.

Ее дядя. Артур.

Оливия беспомощно смотрит, как он снова спотыкается и падает, только на сей раз не поднимается. Он стоит на коленях в траве, в его руке что-то блестит. Сначала кажется – садовая лопатка, но затем луна высвечивает ствол. Пистолет.

– Говоришь, ты можешь прекратить кошмары… – Он смотрит на стену, глаза во тьме стекленеют. – Ну так я тоже могу.