холодную, сырую землю, она обвязала вокруг своей талии заговорённый пояс с зашитыми в него тремя покровами, и прочитала заклинание:

Ножом тебя высекаю

На горячие угли выкладываю

Закрываю водной гладью

Закрываю каменной твердью

Закрываю снежной метелью

Сама сверху сажусь

Тебе губцом называюсь.

На ветху и на новцу

На перекрой-месяцу

На все зори, на утреннюю, дневную

Вечернюю и ночную.

Вечно.

Взвыла демоническая Вереда, опалённая заклинанием, сначала замерла, а потом начала съёживаться до своих первоначальных размеров. А Марфа вспыхнула, как свечечка, и прилепилась к Вереде сверху, закрыла её, понеслась на ней до её логова, стала ей там и сторожем и могильщиком. Вот так и появился над демоницей первый Губец. Да только не проста была эта ноша. Демоница, которую они охраняли, оказалась опасной и вероломной. Она знала, что не долог век Губца, что с годами он ослабевает, становится только воспоминанием и истлевшей оболочкой. Вот тогда и начинала снова шевелиться Вереда, пытаясь отползти с того места, спрятаться от купна, чтобы снова обрести свободу. Поэтому примерно раз в пятьдесят лет в купне выбирали следующего Губца, и новая хранительница ложилась в матушку-землю, не допуская роста Вереды, чтобы не пробовала она кровушки людской, не губила жизни, а тихо дремала в корнях деревьев. Бывало, что в купне не успевали выбрать Губца до того, как Вереда зашевелится, тогда снова начинались исчезновения людей, слышались голоса в лесу. Иногда Вереда прятала пояс с тремя покровами, утаскивала его в тайное место, и им приходилось его долго искать, чтобы снова унять её.

Вера слушала бабушку, и ощущала себя глупой девчонкой, попавшей в страшную сказку.

— А что за замок открылся? И чья кость лежала в мешке? — Спросила она.

— Я же тебе говорю, много кто хочет воспользоваться ворожбой, стать богаче, сильнее. Обязательно находятся те, кто почему-то думает, что может заставить служить себе неизвестную силу. А уж бесы-то радуются как, когда ещё один человек клюнет на их посулы! Так и произошло тридцать лет назад. Приехал к нам в деревню молодой мужчина, Валентин, работал он машинистом на железной дороге, попал в аварию, обгорел весь, жена его бросила, вот он и приехал к нам. Не знаю, что уж там ему нечистые наговорили про наше место, наверное, наобещали ему новую жизнь. У Валентина отец был отсюда родом, хотя домишко отцовский уже давно сгнил. Его поселили в клубе, пока он себе новый дом не отстроит, а сам он устроился механиком в механизированную колонну. Мужчина оказался непьющим, работящим, шрамы от ожогов его не портили, поэтому дом ему строить не пришлось. Посватался он к Наталке, доярке нашей, хорошей такой девахе, сироте. Зажили они первое время хорошо. Всё вместе, утром на работу, вечером в клуб, в выходные по грибы-ягоды, и всё так дружненько. Очень любил Валентин по лесу ходить, и Наталка тоже. Да только в разум свой он давно запустил чёрную погибель. А мы этого не увидели. И вот весной, только сошёл снег с полей, вечером у нас собрание в клубе, мы с мамой собираемся туда. Слышим стук в ворота. Я побежала к воротам, открываю, а там стоит Валентин, куртка разорвана, сам бледный. Говорит, что на них с Наталкой в лесу кто-то напал, какой-то зверь, Наталку утащил. Я маме крикнула, чтобы шла без меня, и побежала за ним. Только потом я сообразила, а откуда он знает, что именно ко мне надо было прийти, в соседском доме есть мужики, а он именно к нам постучался. И чем дальше мы идём, тем больше я понимаю, что Валентин сам на себя не похож. Он периодически поворачивался ко мне, но я делала вид, что верю ему, и он спокойно вёл меня дальше. И вот он резко поворачивается ко мне и говорит:

— Показывай грибницу свою! И быстрее, я не буду тут с тобой рассусоливаться, мигом к этой дуре Наталке отправлю.

— Что, не получилось у тебя самому открыть? — Спросила я.

— Получится. — Он сделал ко мне ещё шаг — Ещё как получится, да я с местом ошибся. — Достаёт он из кармана гвоздь погнутый, и светится этот гвоздь ядовитым жёлтым светом.

Отступила я от него, не в силах сдержать испуг. Я знала, что это. Это оберу́ч, или золотой ключ. Открывает всё, что закрыто. Из самой преисподней подарок. Он увидел, что я испугалась, расплылся, такой довольный стоит.

Я молча пошла к оврагу, который был невдалеке. Валентин шёл следом, стараясь не отставать. Я шла и рассуждала про себя, решая, как мне поступить. Если только его оберуч уничтожить, а его отсюда выдворить, где гарантия, что тот, кто дал ему ключ, снова не направит его сюда, с новым оберучем, да ещё и помощника ему даст.

Мы дошли до оврага и я повернулась к нему:

— Валентин, скажи, что с Наталкой и где она?

— Спит вечным сном. Есть ещё вопросы? — Он победоносно ухмыльнулся — Ты меня не туда привела, я не чувствую грибницу здесь, ты меня не обманешь. Не советую со мной так себя вести.

— Жаль Наталку. — Сказала я, не обращая внимания на угрозы Валентина — Она верила тебе.

— Заткнись! Показывай быстрее!

— Жаль Наталку. Хорошая она была. — Я сотворила первый покров и сказала ему — Кто бы ни был твой покровитель, он больше не найдёт тебя.

Валентин кинулся ко мне, сжимая кулаки, но длинные ветки ели, стоящей рядом, уже потянулись к нему, схватили его, и моментально опутали. Толстая ветка обвила его шею, затягиваясь всё туже и туже. Он с ужасом смотрел на меня, но скоро взгляд его стал мутным и безжизненным. Он упал под ель, и она укрыла его своими густыми ветвями. Я сняла с него оберуч, ещё не зная, как снять с него клеймо хозяина. И сотворила вторые покрова.

На следующий день мы с мамой сотворили над тем, что осталось от Валентина третьи покрова, предварительно взяв кость из его руки, закрыли её на замок, чтобы тот, кто найдёт останки его, снова не оживил его. А теперь кость его, как только ты открыла замок, сразу исчезла. Значит, жди, появится тот, кто захочет найти Вереду.

— Но ведь вы оберуч сломали? — Спросила Вера.

— Да, он стал просто погнутым гвоздём, и он лежит в доме. Теперь он отпугивает незваных гостей. Но таких оберучей, знаешь, сколько можно наделать тому, кто умеет это делать?

— Бабушка, и что теперь будет? — Вера с испугом глядела на бабушку.

— Посмотрим. Я вчера была там, свечение очень слабое,