да смены караула. Один шаулис на каланче следил в бинокль за польской стороной, другой — с винтовкой внизу его охранял, а остальные шестеро, дожидаясь своей очереди, углубляли военные познания. С самого утра в доме шаулисов — теория. После обеда, когда Чернюс возвращался из школы, все брали винтовки на плечо и под его командой отправлялись к каланче на маневры: рыли окопы — кто быстрее, швыряли деревянную гранату — кто дальше, кричали ура — кто громче, да шли в смертельную атаку, распугивая кошек и собак городка... И всегда впереди шаулисов был сын старосты Тринкунаса Анастазас. Не зря, ах, не зря господин Чернюс после третьих маневров, положив руку ему на плечо, перед всеми шаулисами и зеваками заявил:

— Будьте спокойны, наша нация малочисленна, но она победит, потому что один Анастазас Тринкунас стоит сотни польских солдат.

— Господин командир, чего же мы ждем? Почему первыми не атакуем поляков? — спросил Анастазас, которого будто на жеребца подняли.

— Терпенья, брат! Наш президент — неглупый старик. Он хочет сперва психическую атаку провести и посмотреть, что из этого выйдет. Голову даю на отсечение — у польского Рыдз-Смиглы уже сейчас полные штаны...

В тот вечер вернувшись в свой дом, шаулисы составили винтовки пирамидкой в коридоре, заперли дверь, повалились в изнеможении на скамьи и принялись толковать, что значат таинственные слова Чернюса — психическая атака. Не найдя ответа, задремали. Один только дежурный Анастазас бродил по комнате и продолжал ломать голову. Может, час, а может, и два ломал, пока наконец, потеряв терпение, не открыл тихонечко дверь и не побежал к Умнику Йонасу. Кто-кто, а Соломон кукучяйских босяков должен разгадать загадку Чернюса.

Умник Йонас, надев наушники, слушал «радия» и даже головы не поднял, когда вбежал Анастазас да восхвалил Иисуса Христа. Зато Розалия, вскочив после дурного сна и увидев рядом с кроватью чужого мужика, до смерти перепугалась и взвизгнула:

— Ирод, отстань! Йонас, спаси!

— Чего тебе от моей бабы надо, Анастазас? — спросил Умник Йонас, увидев незваного гостя.

— Не от вашей бабы... От вашего ума, господин Чюжас, — ответил Анастазас, несколько растерявшись, и заикаясь объяснил, какие обстоятельства привели его сюда.

Умник Йонас не любил зря разевать рот. Схватил Анастазаса за шиворот, усадил к «радии» да напялил наушники. В наушниках зудело, гудело, пищало, трещало, мяукало и лаяло... И сиплый голос сквозь эту галиматью кричал чужие слова:

— На Ковно!

— Господин Чюжас, что это значит?

— Что?! Что?! Психическую атаку!..

— Иисусе, дева Мария... Ирод, выражайся яснее! — окончательно проснулась Розалия.

— Яснее быть не может. Польская шляхта собирается Каунас занять, война на носу.

— Быть того не может!

— Уши у тебя заросли, шаулис? — в ярости крикнул Умник Йонас.

— Иисусе, дева Мария, что теперь будет, отец? — простонала Розалия. — Ни одного ребенка дома! Чуяло мое сердце беду... Йонас, ради бога... Беги в Цегельне, забери у Блажиса нашего Рокаса... Хоть один ребенок пускай при нас будет. Хоть один.

Анастазас не стал больше слушать рыдания Розалии. Пулей метнулся в дверь. Влетел в дом шаулисов и завопил:

— Встать! Поляк атакует!

— Кто?

— Где?

— За оружие, ослы! — и первым бросился к пирамидке. — Господи... где винтовки?..

— Анастазас, тебе приснилось или в голове помутилось? — спросили все пятеро шаулисов, проснувшись одновременно.

— Оружие вы проспали, дуралеи! — взревел Анастазас и ударил кулаками в стенку. — За мной!

И побежал. Однако сам не знал, куда бежит. А когда прибежал-таки, увидел, что перед ним маячит каланча.

— Руки вверх! — лязгнул затвором винтовки Дичюс, высунувшись из окопа и до тех пор не подпускал, пока Анастазас не вспомнил пароль:

— Вильнюс наш!

— Смерть полякам!

— Что видно на польской стороне?

— Темно, как в кишке у нищего!

— Господи помилуй, — простонал Анастазас, упав ничком на бугорок окопа и уткнувшись воспаленным лбом в сырой песок. — Кто мог выкинуть такое свинство? Кто?..

Шаулисы, став в кружочек, опустили головы и руки. Сами не знали, ни что делать, ни что думать. Какой позор! Что будет, когда Чернюс узнает, когда Мешкяле?.. Малого не хватало, чтобы Анастазас выхватил из кобуры револьвер и пустил себе пулю в висок. Но в стороне дома богомолок некстати запел петух, подбросив Анастазасу дьявольскую мысль:

— Это дело Розочек!

Подозрение еще больше усилилось, когда шаулисы, возглавляемые Анастазасом, ворвались в курную избенку двойняшек, но их не обнаружили.

— Гадюки полосатые!

— Жабы косоглазые!

— Ну погодите. Получите по заслугам.

Под утро, когда двойняшки наконец явились домой, шаулисы набросились на них, будто ястребы. Повалили на пол, лупили ремнями куда попало и яростно вопили:

— Где спрятали?

— Где?

— Показывайте!

Корчились сестры, скулили, кусались, но ни слова не говорили. Только когда одна из них, вынырнув из юбки, улепетнула в дверь, весь городок услышал ее голос:

— Люди! Ратуйте! Разбойники!

— Держите ее, ребята! — крикнул Анастазас, в ярости раздирая юбку...

И посыпались... И посыпались из юбки зашитые в поясе золотые монетки... Царские...

— Продали наши винтовочки!

— Продали, гадюки!

Шаулисы тут же вытряхнули из юбки вторую сестру. У той юбка была пустехонька. Только черными молниями уносились из складок блохи. Вторая двойняшка убегать не стала. Увидела, что это не разбойники, а свои... шаулисы. От удивления так и шлепнулась на пол посреди избы. Ничего не могла она понять. Не могли понять и все сбежавшиеся к дому зеваки, что здесь творится, пока не примчались Микас с Фрикасом и двойняшки, наконец-то обретя дар речи, принялись объяснять, что ничего они не воровали и ничего краденого из Кукучяй не выносили, а пытались сегодня пробиться через границу к своим братцам. Но за рубежом столько польских солдат, лошадей да пушек, что в полях черным-черно... И дух с той стороны какой-то противный идет, не то паленых ногтей, не то недосоленого мяса. Видать, поляки литовцев огнем пытают...

А насчет золота, господа шаулисы, просим зря панику не поднимать. Сестры носят его на себе еще с тринадцатого года, когда братцы им их приданое золотыми десятками