Смарт изумленно на меня посмотрел.

– Так ты, значит, все-таки читала?

– Нет…

Будь у меня под рукой клейкая лента, я бы непременно заклеила себе рот.

Он продолжал.

– Лео нужно снять с души тяжкий груз, но в этот раз он не может восстановить обстоятельства того события. И он придумывает игру, в которой ему так или иначе придется исповедаться в том, о чем он ни одной живой душе до сих пор не рассказывал. Поздно вечером он собирает друзей на пляже, вокруг костра, раздает бумагу и карандаши, а затем просит каждого написать на листочке что-то, что его гложет: о чем он жалеет, в чем раскаивается, ну или любой другой секрет. Потом все по очереди вытягивают номера, определяющие порядок ходов. Дальше все полчаса следят за небом. Если за это время падает звезда – игрок должен прочесть свой секрет. Если нет – бумажку бросают в костер, и наступает очередь следующего.

– Как в русской рулетке?

Смарт закашлялся. Мы подождали, пока он снова сможет говорить.

– Как в русской рулетке, да, все решает случай… В данном случае всё решают Персеиды.

Я задумалась: а сама я решилась бы сыграть? Мне было о чем сожалеть, еще больше было поводов для раскаяния, да и секретов хватало. И они заполняли всю голову. Николя громко спросил:

– А чем кончается? Что написал сам Лео?

Смарт закрыл лицо руками и расплакался. Смотреть на это было невыносимо. Мне захотелось исчезнуть. Если Виктория Виже от горя выла волчицей – Смарт беззвучно плакал. Слезы капали на его голубую пижаму. Я взглянула на Николя, надеясь, что он что-нибудь сделает, но по его лицу поняла, что он ждет того же от меня. Внезапно он встал и попросил меня выйти за ним в коридор. Он отвел меня от двери на несколько шагов, после чего резко обернулся и спросил:

– А ты, собственно, кто?

По голосу его мне не было ясно, зачем он задал этот вопрос. Я подняла голову и ощутила, как погорячело у меня в груди. После неласкового приема у Лии любой укол ощущался особенно болезненно. Я представила, что меня за макушку тянет к потолку невидимая нить, и выпрямилась во весь рост.

– Я Фабьена Дюбуа.

Я произнесла это с такой непоколебимой уверенностью, как будто заранее готовилась к нападкам с его стороны. И когда он рассмеялся, это несколько выбило меня из колеи.

– Это я знаю, Фабьена… Я хочу узнать, откуда ты знаешь Смарта, кто ты ему?

Очевидно, пытаясь угадать цель его вопроса, я серьезно промахнулась. Впору было расхохотаться – настолько неловко я себя повела.

– Я? Ну, я здесь работаю, веду художественную студию в другом крыле Дома.

– И еще ты пишешь, да? Сценаристка?

– Нет, я только рисую…

Николя потер лоб, глядя на меня как-то странно.

– Почему же Смарт сказал, что, если я хочу понять его сценарий, мне надо непременно с тобой познакомиться?

Я широко раскрыла глаза, затем нахмурилась. Николя продолжал молча меня разглядывать. Наконец он провел рукой по лицу и сказал:

– Черт, я понял. Ты же на него похожа как дочь.

Разгадка

Настал день встречи с Луизой. Долгожданный день. Я надела белую рубашку и джинсы, тетин медальон и позолоченные сережки. У меня даже получилось собрать волосы в низкий пучок, хотя несколько слишком коротких прядей и продолжали непокорно виться вокруг лица. Шарль уехал на работу, Ван Гог спал на своей лежанке. Этьену я сказала, что буду сегодня некоторое время занята. Он решил еще немного побыть в Сент-Огюсте, сказав, что тоже начал влюбляться в это место. От его присутствия в дуплексе мне становилось легче, и, хотя не всякому понравилось бы жить в доме, где звуки разносятся так легко, как у нас, мне всегда было приятно слышать шум в водопроводе, когда Этьен принимал душ или стирал белье.

Я глядела на свое отражение на экране планшета. С тех пор, как я в последний раз посещала своего психолога Луизу Лебон, прошло уже девять лет. Слишком долго я ждала новой встречи и теперь не знала, как подступиться к сути проблемы, так много щупалец успела она с тех пор отрастить. Я надеялась, что Луиза поможет мне одну за другой снять присоски, которые крепко держали меня за сердце.

Она уже с секунды на секунду должна была появиться на экране айпада, и тут я почувствовала, что ноги просят сорваться с места и броситься бегом по плиткам тротуара. На мгновение я ощутила соблазн прогулять встречу, а после притвориться, будто я про нее забыла. Но Луиза слишком уж хорошо меня знала. Она бы поняла, что я сбежала. Эту мою склонность ей уже множество раз доводилось наблюдать во всей довольно неприглядной красе в стенах своего кабинета. Когда на экране возникло ее лицо, я невольно расплылась в улыбке – так я рада была снова увидеть ее.

– Здравствуй, Фабьена!

– Привет!

– Очень рада тебя видеть!

– Я тоже…

– Жаль, что ты сейчас не рядом со мной, в кабинете. Здесь у меня по-прежнему большие окна, которые тебе нравились, только пейзаж немного изменился за годы. Деревья подросли, стало еще красивее. Но в Сент-Огюсте тоже прекрасно, я бывала там пару раз.

При первых же ее словах я с удивлением почувствовала, как легко обрушивается плотина, которую я терпеливо возводила внутри себя все эти годы. С Луизой по-другому и не могло быть. Она источала такое глубокое принятие и уважение, что все ее пациенты рано или поздно давали ей вскрыть сейф своих душевных тайн.

Луиза не стала заострять внимания на моих слезах, и от этого мне стало только легче. Еще на первом сеансе с ней я ощутила, что как бы бурно я ни плакала, этот ливень ее не отпугнет. Так же как и буря гнева, если он вдруг на меня найдет, или мороз, если я решу весь час просидеть молча.

– Я не знаю, с чего начать…

– Не торопись. Я слушаю.

– Хорошо…

Я сделала глубокий вдох. Было понятно, что втиснуть девять лет в несколько фраз непросто и рассказ получится сумбурный, но я ринулась вперед.

– Пять лет назад мне диагностировали аутизм, потом мама переехала сюда, в Сент-Огюст, в дом, где жили другие члены ее секты. У нее был рак, но она ничего нам не сказала. Мы нашли ей место в хосписе, где я тогда работала, и она ни с кем не разговаривала до самого конца. А последними ее словами были: «Скажи им, чтобы катились к черту».

Луиза делала заметки. Я могла бы ради нее вести рассказ обстоятельнее, но мысли в моей голове уже выстроились в очередь, и надо было выпустить их поскорее, пока они не стали толкаться. На каждый виток моего рассказа Луиза отзывалась движением бровей, которые то поднимались, то, наоборот, хмурились.

– Она завещала мне свой дуплекс, и я уже три года живу здесь с любимым человеком. Пару недель назад к нам, на этаж ниже, переехала жить мамина сестра, но очень скоро она умерла. Я делала ей массаж сердца, но не смогла ее спасти.

Луиза подняла голову, отрывая взгляд от записей.

– Прими мои искренние соболезнования, Фабьена. Так много событий за такое короткое время…

Но я так хорошо развила скорость, что даже не остановилась ответить.

Я взяла в руки жестяную коробочку, которую заранее положила на колени, и поднесла ее к экрану.

– Про эту коробку очень долго никто ничего не знал. Мой брат нашел ее в гараже, еще в детстве, но отец запретил ее открывать. И, когда он погиб, она тоже как сквозь землю провалилась. Мы долго ее искали. А потом новый хозяин, который лично знал тетю, позвонил ей и сказал, что разбирал гараж и наткнулся на эту самую коробочку. Я ее пока не открывала. Ждала, пока мы встретимся. Вы помните записку, которую написал мне отец, перед тем как…

У меня задрожал голос. Я выпрямилась, пытаясь