виду поняла, что мое решение отправиться на поиски приключений в текущем состоянии ему отнюдь не по душе. О разговоре с Лией я рассказывать не стала. Впрочем, с минувшего дня я вообще разговаривала мало. Мое молчание говорило само за себя.

Я заехала в автомастерскую, чтобы заправиться, и похвалила себя за то, что сумела это сделать, хотя моя любимая колонка была занята. Я глядела на дорогу и орала слова «Gloria». Шарль знал, что именно эту песню я всегда слушаю по кругу, чтобы разрядиться.

Как он и предупреждал, погода изменилась: в воздухе медленно закружились первые снежинки. Я глянула на часы. У меня получится. И, сделав глубокий вдох, я последовала внезапному порыву – свернула на съезд, ведущий к Дэмону.

Монолог

Я остановилась поужинать в придорожном кафе, и, готовясь оплатить счет, почувствовала, как у меня немеют губы и слабеют ноги. Паническая атака была уже не за горами. Эта необыкновенно дальняя для меня поездка оказалась все же слишком тяжелым ударом для психики. Шарль звонил мне несколько раз, но в пути я ответить не могла, потому что в моем стареньком пикапе не было блютуса. И уже из кафе я, стыдясь, ему перезвонила.

– Я не собирался тебе надоедать, просто проверял, все ли в порядке. Ты уже обчистила магазин?

– Я почти доехала до Дэмона…

– Чего?

В голове забегали мысли. Я не знала, что ответить.

– Точно все нормально, Фаб?

Я пробормотала, сдерживая слезы:

– Не знаю, смогу ли вернуться…

– Я за тобой заеду. Поедешь следом, хорошо?

– Хорошо… Я буду у маяка.

Мой кофе уже остыл – но я все равно выпила его залпом, закрыв глаза. Необходимо было собрать в себе остатки мужества, чтобы добраться до точки назначения.

Сев в свой внедорожник, я отыскала в сумочке духи. Запах цветов, айвы и грейпфрута действовал на меня успокаивающе всякий раз, стоило распылить перед собой облачко и подождать, пока оно окутает меня ароматом. Вокруг меня как будто в одно мгновение вырастал маленький невидимый сад – и это придавало мне сил.

Я припарковалась перед домом 635, под названием «Сосны». Вся парковка была покрыта тончайшей пеленой снега, из чего можно было понять, что в последние часы здесь никто не останавливался. Я посмотрела в зеркало заднего вида, проверяя, как выгляжу, намазала губы бальзамом, подвязала волосы, убрала телефон и вылезла из машины. Я шла не спеша. Мимо, не обращая на меня внимания, пробежала стайка белок. Я улыбнулась, глядя им вслед: они выглядели так, будто только что совершили шалость и удирали.

Дверь колумбария я открывала осторожно, как будто вторглась на важное собрание. Внутри стояла ничем не потревоженная, благоговейная тишина – вполне под стать месту. Завороженная высотой сводов и окон, я приблизилась к стене, где в застекленных ячейках рядами стояли урны. Я огляделась вокруг, и мне стало дурно. Со всех сторон меня окружал лабиринт из урн – и я понятия не имела, где находится ячейка отца.

Я взглянула на часы. Шарль еще нескоро приедет в Дэмон. Не желая пачкать ковер мокрыми следами, я сняла сапоги и поставила их у входа. Потратив полчаса на поиски, я всерьез задумалась, смогу ли вообще отыскать отца. Вокруг были сотни и сотни ячеек, а мне к тому же не хватало роста разглядеть имена в самом верху.

Изучая очередной ряд, я вспомнила, что Этьен ходил тогда на похороны и был в колумбарии вместе с мамой. Меня она брать с собой не захотела, сказав, что десятилетней девочке на таких мероприятиях не место – и что отец наверняка сказал бы то же самое.

Я достала телефон и написала Этьену:

Я ждала ответа, продолжая читать имена усопших.

Я посветила телефоном, ища окно, о котором говорил Этьен. И – вот же разиня! – только тогда заметила, что у самых моих ног тоже есть ряд ячеек. Я повернулась кругом, желая убедиться, что меня точно никто не видит, затем встала на четвереньки и потихоньку поползла вдоль стены.

Было тяжко читать даты чьих-то рождений и смертей, порой с совсем небольшой разницей между двумя числами. Я не вытерпела и двинулась быстрее. В какой-то момент я приподняла голову и неприлично расхохоталась, обнаружив, что почти повсюду висят камеры видеонаблюдения.

Еще добрых десять минут продолжала я поиски, хотя колени мои уже пылали от ползания по ковру в джинсах. И, когда я села по-турецки, чтобы немного передохнуть, я наконец-то ее увидела. Перед урной стояла его фотография, где он улыбался, показывая фотографу луковицу цветка. Я снова встала на четвереньки и наклонилась к нише, упершись локтями в пол, уткнулась в стекло носом и громко произнесла:

– Так вот ты где!

Потом снова села и от души расплакалась. Когда я почувствовала, что уже могу разговаривать, я вернулась в прежнее положение, прижавшись лицом к стеклу, чтобы быть как можно ближе к снимку.

– Постарела я, да? Уже 39 стукнуло. Скоро, папа, тебя нагоню. Странно, как будто говорю с ровесником. Хотя ты мой отец. Ты видел, как я тогда бежала? Два километра я пробежала за тебя. С тех пор прошло уже девять лет. Я тогда говорила, что простила тебя за то, что ты решил уйти так рано. Но с годами я поняла, что все не так просто. Я часто думаю, почему ты так поступил. Что я могла тогда сделать, чтобы удержать тебя? Давно ли ты об этом думал или решился внезапно?

Я ненадолго замолкла, все так же не сводя глаз с фотографии.

– Меня уже несколько месяцев это преследует – каждый раз, когда вижу в зеркале свою улыбку, когда вгрызаюсь в яблоко, чищу зубы, покупаю зубную нить. Я думала, что уже смогла забыть, но вот опять оно лезет в голову. Ты помнишь?

Я остановилась и резко села: мне почудилось, что рядом кто-то ходит. Подняла глаза на окно – увидела, что это от ветра бьется о стекло ветка, тут же снова склонилась и продолжила.

– Помнишь, как ты однажды поздно вернулся с работы, так что я уже была в кровати, и ты подошел на меня посмотреть? Я села, чтобы обнять тебя, а потом сказала, что от тебя пахнет духами, как от тети Клэр. И ты дал мне такую сильную пощечину, что у меня выпал молочный резец. Зуб-то не жалко, он и так уже шатался, но у меня еще и кровь из носа пошла. Помнишь? Я спросила, прилетит ли теперь за ним зубная фея, а ты закричал, что нет никаких чертовых фей, что это все хитрые выдумки, чтобы из родителей деньги тянуть.

Я немного отодвинулась и ударила ладонью по стеклу.

– Ты помнишь?! Когда вбежала мама, ты сказал, что я плачу, потому что у меня выпал зуб. И посмотрел на меня такими глазами, что я поняла: рассказывать нельзя. Помнишь, как ты зашел ко мне через день, извинился и дал пять долларов? Сказал, что это будет наш секрет. Черт тебя подери! Мне же было всего семь, папа!

Я заревела в голос. Встала и прошлась, пытаясь успокоиться. Вернувшись к ячейке, я снова примостилась у стекла в позе сфинкса и устремила неподвижный взгляд на фотографию, смотря ему прямо в глаза.

– А потом к нам летом приехала тетя и, вылезая из бассейна, всполошилась, потому что не могла найти свой медальон. Маме она говорить не хотела, чтобы лишний раз не беспокоить. И кому, как ты думаешь, поручили его искать? Я два дня напролет ползала по земле под палящим солнцем, перерыла каждый сантиметр. Ты тогда уезжал по делам и не можешь этого помнить.

Я порылась в кармане пальто и достала медальон.

– Полюбуйся-ка, что теперь всплыло. Тетя нашла его в старом доме: новый хозяин передал ей твою зеленую коробочку и медальон в придачу. Нашел его на земле. Она сказала, что он мой.

Я ненадолго замолкла, как бы