собраться с мужеством и закончить фразу.

– …перед тем, как покончил с собой?

– Да… Ты показывала мне ее в кабинете. Такое невозможно забыть.

Я почувствовала, что Луиза догадалась, чего я теперь боюсь.

– Ты думаешь, там могут лежать другие послания?

Я высморкалась и сделала глоток воды.

– Мне хочется, чтобы было так.

– Чтобы понять, почему он так поступил?

– Да…

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула и открыла защелку на коробочке. Луиза не сказала ни слова. Я представила, как она затаила дыхание по ту сторону экрана. Наконец, я приоткрыла один глаз – и с губ моих тут же сорвались слова:

– Черт возьми, папа…

Боец

– А какой марки?

– Marlboro.

Смарт усмехнулся.

– А я вот всегда предпочитал Player’s Light.

– Да хоть бы тебе и подошли, что толку: они там уже рассыпались в труху.

Пока отец был жив, каждый год на двенадцатое июля – день, когда он бросил курить, – мама готовила ему тирамису, чтобы отметить этот его подвиг. Бедная мама. Судя по количеству сигарет в зеленой коробочке и тому, как ревностно отец оберегал ее от Этьена, не было в твоем тирамису никакого смысла – кроме разве того, что мы, дети, всегда с нетерпением ждали двенадцатого июля, желая поскорее им полакомиться.

Николя удивился.

– Как же он запах-то скрывал?

– Ну, скажем так, теперь я поняла, почему от него вечно пахло духами…

Они рассмеялись, а я подумала о Луизе. Когда я показала ей содержимое коробочки, она воздержалась от слов. Она понимала, что мне было грустно, когда я не обнаружила там ответов на свои вопросы – но я сказала, что тем больше буду теперь дорожить его единственным посланием мне. И что я даже хочу теперь сделать на груди татуировку «Заполняй голову цветами», только отраженную зеркально – чтобы видеть ее каждый раз, когда смотрюсь в зеркало.

Под конец разговора мы стали обсуждать дату следующей виртуальной встречи. Я призналась Луизе, что перерыв в две недели для меня непосильно долог, и мы договорились на следующую неделю.

Смарт поднял палец, прищурившись.

– А ты в курсе, что из этого вышла бы классная сцена?

– Сюжет с коробочкой?

– Да.

Я закусила губу, раздумывая.

– Хочешь вставить в сценарий?

– Да.

Я немного подумала – и передо мной развернулась вереница кадров.

– Мы видим героев вокруг костра, они сидят, подняв глаза к небу. Очередь Лорана, и он внимательно всматривается в небосвод, боясь упустить свою звезду. Потому что он устал хранить свой секрет. Дальше – флэшбек. Кухня, все сидят за столом. Жена ставит перед Лораном тарелку с тирамису и поздравляет его с трехлетием победы над никотиновой зависимостью. Дочка прибегает с рисунком, на котором папа в виде супергероя верхом на лошади попирает пачку сигарет. Затем мы видим его во тьме гаража, как он стоит на верхней ступеньке стремянки с зажигалкой в руке и громко бранится, пытаясь нашарить на полке заветную коробочку. Наконец мы понимаем, что звезда его так и не упала. Крупный план: его листок с секретами, про коробочку – в самом низу. Потому что выше записаны другие признания – и они куда тяжелее.

Я говорила горячо, увлеченно. Даже не ожидала, что меня охватит такое вдохновение.

У Смарта, полулежавшего на трех подушках, вдруг заблестели глаза.

– Ты думаешь, у твоего отца были и другие секреты?

– Не знаю… Но если человек годами напролет успешно скрывает от окружающих, что он курильщик, логично ведь сделать вывод, что он в принципе хорошо умеет врать? И потом, это же кино…

Смарт с улыбкой почесал подбородок.

– Запиши это все на обороте сценария, ладно? Вот все, что ты сейчас рассказала.

Я кивнула. Николя, который все это время сидел в кресле-качалке и ел сэндвич, подал голос:

– Ну как, все еще не хочешь мне помочь?

Я понимала, что он обращается ко мне, но в шутку обернулась на открытую дверь.

– Кто, я? Говорю же: я не сценаристка и не писательница.

– Это пока.

Я смутилась и взглянула на свои часы: обед кончился, и сейчас мне как раз надо было идти к Себастьену, чтобы помочь провести дневное занятие.

Я стала наведываться к Смарту только во время перерывов, поскольку с ним теперь каждый день сидел Николя. Я была рада, что мне все-таки не пришлось нести этот груз. Близкому другу эта роль подходила куда лучше. И в то же время мне нравилось обсуждать с ними «По воле Персеид» и слушать истории о съемках.

Меня потрясала непостижимая стойкость Смарта. За все годы работы в хосписах я никогда не видела, чтобы пациент продержался так долго. Я поделилась своим наблюдением с Лией, но она лишь отослала меня со всеми вопросами к нашим врачам.

Проходя мимо стойки ресепшена, я увидела доктора Дюкло, который, бурно жестикулируя, разговаривал с Югетт. Это был молодой врач, увлеченный своей работой и любящий жизнь, никогда не упускавший случая развлечь нас очередной рыбацкой байкой. Я приблизилась к ним.

– Мне прямо тяжело смотреть было. Я уж думал Шарлотту вызвать – но два часа ночи, как-никак…

Услышав эти слова, я поняла, что речь отнюдь не об улове, и осторожно попятилась назад в коридор, желая скрыться из виду и не вмешиваться в разговор. Но было слишком поздно: меня заметили – и, прежде чем Жюльен открыл рот, я уже знала, что он скажет.

– Мадам Дюбуа, мое почтение!

Он всегда обращался ко мне с одним и тем же приветствием, и, хотя это неизменно сопровождалось низким поклоном, я каждый раз вместо того, чтобы нормально ответить, зажималась, робела и заливалась краской, тут же кляня себя за то, что краснею из-за такой ерунды. Но сейчас мне хватило смелости подыграть Жюльену, и под смех Югетт я приподняла кончиками пальцев края воображаемого платья и склонилась перед ним в реверансе.

– Месье Дюкло, я очень рада.

И этого было достаточно, чтобы он рассмеялся, явно довольный тем, что я впервые не постеснялась войти в роль. Зазвонил телефон, и Югетт помахала нам, чтобы мы шли играть в дам и кавалеров куда-нибудь в другое место.

– Я хотела поговорить с тобой о Смарте…

Он изумленно поднял брови.

– Надо же, а мы тут как раз о нем говорили. Он прошлой ночью такое устроил!

– Да?

Как всегда, когда меня тревожат чьи-то слова, я схватилась за сердце.

– Да, я как раз дежурил и вдруг услышал, как он кричит. Когда я вошел в комнату, он запустил мне в голову журналом. Ты когда-нибудь слышала, как человек осыпает тебя потоком ругательств, а потом без запинки повторяет весь список задом наперед? Я присел рядом с ним, думал как-то помочь, но он только требовал, чтобы я дал ему что-нибудь, чтобы он мог уйти.

– Уйти? В смысле умереть?

– Да.

– Поэтому ты и хотел позвонить психологу?

– Да. Тогда со мной дежурила Барбара, она долго с ним говорила и смогла немного успокоить…

– Ты ведь в курсе, что никто из его родных не знает, что он здесь? Кроме его друга, Николя.

Жюльен поманил меня за собой в кабинет.

Я сидела напротив него, крутя на пальцах кольца. К этому моменту я уже так долго скрывала свои аутичные проявления, что крепиться дальше было невмоготу. С тех пор как умерла тетя – а точнее, с короткой передышки в часовне, – я ни единого мига не была предоставлена самой себе. Я чувствовала, что мое терпение переполнено и вот-вот лопнет. И в то же время говорила себе, что если просто буду наблюдать за своим состоянием и отмечать: да, мне нужно сейчас побыть одной, чтобы подзарядиться, – то смогу протянуть еще немножко.

Я принялась с великим старанием делать вид, что непринужденно слежу за беседой. Мысленно повторяла как заведенная: «Смотри на лицо; если скажет что-то, с чем ты согласна, – кивни, не перебивай, улыбайся. Сейчас тебя как будто на паузу поставили. Веди себя естественно. Нет. Наоборот. Веди себя как женщина, которой ни к чему все эти инструкции».

Я так